Жюль Ренар - Дневник
* Шекспир! Ты все время твердишь: Шекспир! Шекспир в тебе, найди его.
* Бывать иногда в свете, чтобы проглотить стаканчик желчи.
27 марта. …Потешер повел меня к Гонкуру. Дом как будто вырос. Нам открыла Элали, кажется, она в очках. Она похожа на важную даму, у которой дочь выходит за писателя. Появляется Гонкур, отдыхавший в своей комнате; он весь как-то осел. Жалуется на инфлюэнцу… Описание инфлюэнцы… Никто не знает, что это… Описание огня в камине, потушенного Элали и ее дочерью… Превосходство дровяного отопления над всяким иным… Недавно на обеде у Золя он замерз. Впрочем, обед был очень хороший.
2 апреля. Что за встреча! Да, да, мы встречаемся, угрожающе выставив рога, совсем как две козы в басне Лафонтена, столкнувшиеся лбами на узенькой жердочке.
*…Как писатель, я пытаюсь научиться ограничивать себя. Как читатель, я себя не ограничиваю. Я люблю, поверьте мне, множество такого, о чем нельзя догадаться, читая мои книги. Я испытал сильное влияние поэзии, и в особенности чудесного словесного изобилия Виктора Гюго. Быть может, это реакция? Возможно, но скорее — самоограничение. Вне этого я чувствую себя не в своей тарелке и прощаю себе, говоря, что писать хорошо я могу только тогда, когда пишу мало и когда пишу мелочи. Но, подняв голову от своего верстака, над которым я, по вашему мнению, корплю, я, будьте уверены, не презираю никого и без опаски восхищаюсь великими. И я даю себе волю…
13 апреля. Писать — это особый способ разговаривать: говоришь, и тебя не перебивают.
30 апреля. — Да, дорогой друг, — говорит Куртелин. — Она присутствовала на генеральной репетиции пантомимы; ничего не поняла и сказала соседке: «Сегодня только генеральная репетиция, а заговорят они завтра, на премьере».
8 мая. Малларме. Он до того ясен в разговоре, по сравнению со своей поэзией, что кажется даже банальным. — Говорит о Бодлере и о моих книгах. Несмотря на все усилия, я весь как ледяная глыба. Не могу выдавить из себя ни одного любезного слова. Если бы он был мохнатый, как фавн, я бы мог хоть погладить его.
Зоологический сад. Глаза розовых фламинго, как пуговки на мужской сорочке.
Казуар в каске, а перья у него как шерсть на кабане.
Вздернутое вверх седло страуса.
Бизон, весь точно вырезанный из камня, за исключением непрерывно жующих челюстей.
Русак старается слить свою шерсть с молоденькой травкой.
Солидный баран — словно возвращающийся с поля жнец, закинувший за плечи не один, а два серпа.
Черная с белым крольчиха моргает носом, как веками, и уши у нее болтаются, как концы развязавшегося галстука.
29 июля. Вся наша критика сводится к упреку ближнему зато, что он не обладает достоинствами, которые мы приписываем себе.
27 августа. Тристан Бернар человек смелый, настоящий парижанин. У него хватает мужества слезть с велосипеда, купить винограда во фруктовой лавочке и съесть его тут же на тротуаре, на глазах у местных привратниц.
28 августа. Я часто недоволен тем, что написал. Я никогда не бываю недоволен тем, что я пишу, ибо, будь я недоволен, я не стал бы этого писать.
7 сентября. Мой мозг зажирел от литературы и раздулся, как гусиная печенка.
9 сентября. Каждую минуту Рыжик является ко мне. Так мы и живем вместе, и я надеюсь, что умру раньше его.
10 сентября. Белка, ее бормотание с закрытым ртом.
19 сентября. «Естественные истории». Бюффон описывал животных, чтобы доставить удовольствие людям. Я хотел бы доставить удовольствие самим животным. Я хотел бы, чтобы мои маленькие «Естественные истории» вызвали у них улыбку, если бы они могли их прочитать.
22 сентября. Перечитывай, перечитывай. То, что ты не понял вчера, поймешь, к своему удивлению, сегодня. Именно так я люблю Мериме.
* Я запряг Пегаса в плуг. Напрасно он бил копытом: пусть идет медленно, шагом, и обрабатывает мое поле. Он фыркал, метал пламя из ноздрей, бил копытом землю и чуть не подставлял мне круп, готовясь взлететь.
— Все это прекрасно, — сказал я ему. — Но приблизься ко мне.
Он хотел умчаться в небеса, но лемех плуга глубоко ушел в землю и удержал Пегаса.
* Рая не существует, но давайте попытаемся заслужить этот дар — существование рая.
* Нельзя заглянуть в глубь моего сердца: из-за недостатка свежего воздуха свеча там медленно гаснет.
* Я уже чувствую себя стариком, не способным ни на что большее. Если мне суждено прожить еще двадцать лет, чем я сумею заполнить эти годы?
28 сентября. Из моего окна я вечно вижу ее за работой. Иной раз она громко беседует с вещами. По утрам, убирая комнаты, она надевает перчатки. Это старая девушка, которой пришлось выехать из прежнего дома потому, что его разрушили. Здесь она поселилась пятнадцать лет тому назад. Только в этих двух домах она и жила. Ее приходит навещать друг. Ночевать он никогда не остается, только изредка по воскресеньям завтракает. Оба они седенькие, — так что кажется, будто волосы у них напудрены, — и чистенькие и вежливые-вежливые. Они часто уезжают путешествовать и перед отъездом платят за квартиру. Он вдовец, отец семейства. У его детей есть дети. Боясь сделать им неприятность, она никогда не соглашалась выйти за него замуж. Глядя на эту чету, начинаешь любить жизнь. Никогда она ничего не требует от своей хозяйки, лишь раз попросила переклеить обои, да и то за свой счет. Со всеми в добрых отношениях. Она старенькая, но вид у нее молодой. Нетрудно представить ее себе возлюбленной — любимой и влюбленной.
* Чтобы жить в дружбе с теми, с кем живешь постоянно, надо вести себя с ними так, будто вы видитесь с ними всего раз в три месяца.
30 сентября. Вся твоя жизнь уйдет на то, чтобы пробить свою раковину.
* Терпение! Вода моего крохотного ручейка рано или поздно доберется до моря.
* Хочу, чтобы мое ухо было как раковина, хранящая все шумы природы.
* И когда вдруг один-единственный лист, который казался укрытым от ветра, начинает трепетать, безумствовать (да, да, именно безумствовать), а соседние листья даже не шелохнуться, нет ли в этом какой-то тайны?
2 октября. Не стройте же себе иллюзий! Родись вы двадцатью годами раньше, вы, как и все прочие, ударились бы в натурализм.
* Просто удивительно, почему это писатели-холостяки, не имеющие ребят, уделяют столько внимания проблеме ребенка!
3 октября. Тот, кто любит литературу, не любит ни денег, ни картин, ни дорогих безделушек, ни всего прочего. В сущности, Бальзак не любил литературы.
