Константин Феоктистов - Зато мы делали ракеты. Воспоминания и размышления космонавта-исследователя
Для нас его смерть была тяжелейшим ударом: мы почувствовали, как трудно работать без него. Но если бы он прожил еще несколько лет? Что было бы? Обязательства по лунной экспедиции мы бы так и не выполнили. То, что комплекс ракеты H1 с лунными кораблями не был создан, — это вина не его преемника Мишина, а самого Королева: проект Н1−ЛЗ, каким он был заложен, не мог быть реализован. Конечно, ракету H1 можно было сделать. Ну и что бы это дало? Прошло уже более трех десятков лет, но пока ни у нас, ни у американцев не возникло необходимости создать космический аппарат с массой 100 тонн. Так и стояла бы та ракета на складе или в каком-нибудь парке отдыха до сих пор?
В семидесятые годы мы рисовали орбитальную станцию с массой около 100 тонн и с гигантским телескопом. Нарисовать смогли, но сделать телескоп больше и лучше, чем сделанный позже американцами «Хаббл» (с гораздо меньшей массой — около 30 тонн), мы были явно не готовы, как не готовы и по сей день. Думаю, что работы по «Союзу» при его жизни шли бы быстрее, а вот по станциям «Салют» — едва ли.
Кто-то рассказывал мне, что Пилюгин, его старый друг, во время похорон С.П. сказал: «Вовремя Серега умер!»
Первый человек на орбите
При разработке корабля «Восток» мы, естественно, стремились сделать его не только быстрее американцев, но и более надежным — кому хочется начинать свою деятельность с катастрофы? Но как этого добиться? Ответ достаточно тривиальный: с помощью применения предельно надежных, по возможности простых решений, уже апробированных схем и принципов, а также используя оборудование, в основном, уже проверенное в полете, в эксплуатации, а, главное, резервируя везде, где это реально, приборы, агрегаты, механизмы и даже целые системы. Например, комплекс элементов, обеспечивающих очистку воздуха в кабине, создавали, опираясь на опыт подводного флота.
Находить и применять простые решения не так просто. Например, какое выбрать решение системы посадки, что проще: катапультировать космонавтов из спускаемого аппарата с раздельным приземлением людей и техники на своих парашютах или приземлять космонавтов в аппарате? На первый взгляд — второе: не нужно катапультируемое кресло, не нужен и отстреливаемый перед катапультированием космонавта люк. Космонавту в скафандре трудно управлять парашютом, и он может неудачно приземлиться. Наконец, спускаемый аппарат с открытым люком может оказаться на земле далеко от космонавта, что нежелательно при посадке в нерасчетном районе. Но были и другие аргументы: если спускаемый аппарат с космонавтом приземлять мягко, на парашютах, нужно намного увеличить вес парашютной системы. Вес парашютов растет обратно пропорционально квадрату скорости снижения. Конечно, можно было бы создавать парашютно-реактивную систему посадки. Но это требовало дополнительного времени. До создания и надежной экспериментальной отработки такой системы мы не могли на нее ориентироваться.
Еще один способ, который применили впоследствии американцы — сажать аппарат на воду. При этом способе обнаружение аппарата в океане, выход космонавтов из аппарата с открытым люком, плавающего, как правило, на волнующейся поверхности моря, подъем космонавтов и аппарата на корабль — процедура опасная, дорогая и сложная. Нужны авианосцы, вертолеты, специальные самолеты и команды спасателей в районе посадки. И потом при посадке на воду можно использовать только большие водные пространства. А там возможны штормы и плохая видимость. Думаю, что этот путь наши американские коллеги избрали не от хорошей жизни. Возможно, им не хватало лимитов массы для выбора варианта с посадкой на землю.
Одним словом, такой метод посадки нам представлялся более рискованным. И действительно, с одним из кораблей «Меркурий» был случай, когда после приводнения он пошел ко дну, и космонавт едва успел выбраться.
Для максимальной надежности мы выбрали решение, внешне более сложное. Приняли схему раздельной посадки корабля и космонавта. На высоте около семи километров космонавт катапультировался и автономно приземлялся на своем парашюте. Спускаемый аппарат спускался с помощью собственной парашютной системы, и, хотя удар в момент касания был довольно жестким, это не имело значения: ведь космонавта в аппарате уже не было. Катапультирование космонавта должно было применяться и в случае аварии ракеты-носителя на начальном этапе полета. Таким образом, введя катапультирование, мы в какой-то степени решили сразу две задачи.
С выбором схемы приземления связана история с липовой информацией о посадке Гагарина. Какому-то начальству из ВВС и спортивному комиссару авиационной федерации (тоже работнику ВВС), то есть людям, крутившимся около дела, показалось важным зарегистрировать факт первого космического полета в международной организации (якобы для того, чтобы не возникли споры о том, состоялся полет или нет). Они предложили Международной авиационной федерации выступить в качестве официальной организации, чтобы зарегистрировать рекорд на дальность полета первого космического корабля. Но в авиации рекорд на дальность полета регистрируется, только если до самого конца полета не нарушается целостность летательного аппарата, и пилот именно в самолете совершает приземление. В связи с этим руководство ВВС настояло, чтобы в материалах, представляемых для регистрации рекорда, и в сообщении о полете Гагарина было указано, что он приземлился в корабле. Это требование было принято госкомиссией, и нам пришлось врать, ставить себя в дурацкое положение. Тогда же объявили, что ракета поднялась со стартовой площадки вблизи Байконура (причем были названы даже координаты поселка), в 150–200 километрах севернее фактической точки старта, располагавшейся неподалеку от железнодорожной станции Тюра-Там. Опять ложь. Зачем? Каким-то умникам из начальства показалось недопустимым рассекречивать местоположение стартовой площадки первой межконтинентальной ракеты. По технической неграмотности они не знали, да и не хотели знать, что трасса выведения (не проходящая через Байконур) является секретом Полишинеля. Она легко вычисляется по наблюдениям за движением спутника. Но тем не менее мы делали вид, что все в порядке, что это просто космодром называется Байконур, забыв о том, что сами назвали координаты поселка Байконур в качестве места старта первого корабля. У нашего руководства прямо-таки стремление сесть в лужу на глазах у изумленного мира. Сам читать зарубежную прессу не имел возможности, но американцы не могли не знать и об автономном, вне корабля, приземлении космонавта и о фактическом местоположении стартовой площадки.
