Лада Акимова - Загадочная Шмыга
— Толюнь! Езжай только помедленнее, а то неудобно.
…Премьера «Перекрестка» состоялась 4 ноября 2005 года на сцене Театра имени М. Н. Ермоловой.
Тот спектакль она почти не помнит. Все происходило точно в тумане. Так бывает во время болезни, когда температура зашкаливает и все плывет перед глазами. Ноги ватные, хорошо, что хоть по мизансценам она иногда присаживалась в кресло. Если бы не чуткое партнерство Владимира Андреева, неизвестно, что могло бы случиться. Он-то и взвалил на свои плечи ее дебют на драматической сцене. В какие-то моменты буквально за руку водил по сцене и львиную долю ее текста произносил сам. «Это провал», — единственное, что пронеслось в голове. На поклонах ей показалось, что на какой-то момент она потеряла сознание, мужа своего с трудом узнала, что уж говорить о поклонниках. А придя в себя, вдруг обнаружила, что стоит на сцене. «Шмыга! Шмыга! Шмыга!» — скандировал зал. Чтобы не упасть, она крепко сжала руку своего партнера по спектаклю. Да так, что кольца впились в пальцы.
— Танечка! — услышала она шепот Андреева. — Все позади! С премьерой!
Эй красотка, что ты тянешь? Почему не скажешь да?
Неужели ты не знаешь, что любовь не в силах ждать? —
запел он на ее юбилее.
И в проигрыше зал вдруг услышал: «На подтанцовках у меня сама Татьяна Шмыга!»
А ведь этого юбилейного вечера могло и не быть. Нога болела нестерпимо, она с трудом не только поднималась и спускалась по лестнице, а просто ходила. Это она — кто до недавнего времени и ходить-то не умела, потому что все время бегала.
И по лестницам в первую очередь. В театре, перепрыгивая через три ступеньки, думала про себя: «Ребята скажут — бабушка с ума сошла!» Дома умудрялась сшибать все углы и лишь звонко хохотала в ответ на вопрос мужа: «Ты когда-нибудь впишешься в собственную квартиру?»
Ноги… ее ноги, которые сводили с ума миллионы поклонников самых разных поколений, вдруг перестали ее слушаться.
Почему-то вспомнился один эпизод. Она тогда только пришла в театр. И вышла на прославленную сцену в роли Берты — одной из служанок кабачка «Седьмое небо» в оперетте «Вольный ветер». По сюжету ее героиня танцевала на столе. До сих пор помнит она то свое полуобморочное состояние. Антракт.
— Чьи это там такие хорошенькие ножки мелькали? — вдруг услышала она.
К актерам подходил Георгий Самойлович Фукс-Мартин — прекрасный дирижер и большой ценитель женской красоты.
— Где, Георгий Самойлович? — актеры, едва сдерживающие смех, сделали вид, что не поняли…
— Как — где? На столе конечно же…
— Это же наша Танечка Шмыга…
Сама же Танечка Шмыга в тот момент, забившись в какой-то угол, чуть ли не плакала. И сама себя успокаивала: «Значит, что-то во мне все-таки есть… хотя бы ноги…» Ей и в голову в тот момент не могло прийти, что на протяжении долгих лет ее жизни на этой сцене ее стройные ноги будут сводить с ума миллионы почитателей. Что чуть ли не с балконов будут падать во время исполнения знаменитой «Карамболины», пытаясь лучше рассмотреть искрометный канкан и неповторимую «шмыговскую» проходку ее Нинон. Да что говорить о простых зрителях, если ее родители, заглядевшись на ножки, не сразу узнали свою дочь на сцене.
В апреле 1959 года состоялась премьера оперетты эстонского композитора Бориса Кырвера «Только мечта». Риза Осиповна праздновала свою маленькую победу. Наконец-то ей удалось «раздеть» застенчивую Шмыгу. Она нарядила ее героиню — красотку Долли — в купальник серебристого цвета. Правда, упрямица Танечка «выторговала» себе еще и длинную юбку такого же цвета. В одной из мизансцен она, спускаясь по лестнице, на самой середине сбрасывает с себя юбку.
— Танечка! Такую красоту грех прятать. Не торопитесь. Дайте зрителям возможность полюбоваться на такие стройные ножки. Это же оперетта!
На прогонах в костюмах она, спускаясь по лестнице, то краснела, то бледнела. И никак у нее не получалось сбросить юбку так, как требовалось по роли.
В глубине души тешила себя надеждой: может, ее снимут с этой роли. Но Галина Шаховская и Владимир Канделаки и не думали делать этого. Частенько она слышала смех за режиссерским столиком, где они сидели.
— Шмыга! — отсмеявшись, «грозно» произносил Канделаки. — Еще раз!
Тогда они уже были мужем и женой.
И вот однажды, вновь спустившись по лестнице и опять не так сбросив юбку, она услышала окрик Канделаки:
— Стоп! Принесите мне какую-нибудь длинную тряпку.
Костюмеры бросились врассыпную.
— Шмыга! В зал!
Ни жива ни мертва она спустилась со сцены.
— Ближе, бандерлоги, ближе… — Глаза у него смеялись. — А теперь, девочка, смотрите, как примадонна должна сбрасывать юбку!
И через мгновение он сам спускался с лестницы. А на середине, остановившись, так эффектно сбросил с себя тряпку, в которую его завернули костюмеры, что все легли от хохота.
Но Канделаки не был бы Канделаки, если бы не довел свою партию до конца.
— Шмыга! — вновь услышала она. — Я конечно же могу показать еще и свои «стройные ноги»…
— Володя, — плакала она дома, — ну зачем ты так со мной? Что я тебе плохого сделала? Не могу я опускаться до такой гривуазности.
— Глупенькая! У тебя никогда этого и не получится. Ты совсем другая. Танечка! Это же оперетта, в которой, как правило, глубокие декольте, открытые руки, оголенные спины. Оперетта — это канкан, исполняя который актрисы показывают свои ноги. А вот как они их покажут, это уже дело вкуса каждой. Если у актрисы есть вкус, даже в самой пошлейшей оперетте она никогда не будет выглядеть гривуазно. Если к стройным ножкам прилагается еще и ум, то все будет в порядке. А ты у меня девочка умная. И талантливая. Не бойся. В твоем исполнении нет ни грамма пошлости.
— Я не буду это играть.
— Нет, ты будешь играть. Это я сказал.
На премьеру дочери пришли родители. Во время ее спуска по лестнице мама сказала папе: «Жанчик! Посмотри, как красиво. И до чего же хорошенькие ножки у девочки!» А потом, присмотревшись к девочке и узнав в ней свою дочь, мама тут же воскликнула: «Боже мой, это же наша Танька. Какой ужас!» — «Зишенька, — папа всегда так ласково называл свою жену, — ты бы уже определилась и выбрала бы что-нибудь одно. Либо красиво, либо ужас!»
«Только мечта» мелькнула в афише, а потом бесследно исчезла. И лишь завсегдатаи театра еще на протяжении многих лет с удовольствием вспоминали «хорошенькие ножки Шмыги».
Беда с сосудами. Беда с ногами. Она, не любившая жаловаться на плохое самочувствие, нет-нет да и признавалась самым близким на репетициях своего творческого вечера, что она не может понять, что с ней происходит. То дома упадет, то на улице. Вдруг перестает чувствовать ногу, и она помимо ее воли подворачивается. Так ведь и разбиться можно…
