Электрон Приклонский - Дневник самоходчика: Боевой путь механика-водителя ИСУ-152
Нам еще предстоит марш около ста километров до назначенного пункта. Полк выступил в общей колонне с колесными машинами впереди. Двигались по пыльным проселкам до наступления полной темноты, уже ночью переправились вброд через неглубокую здесь реку Оскол и вскоре остановились на ночлег в придорожном леске.
29 июляС рассветом экипажи начали текущий техосмотр, привели все в порядок и – вперед. Шли целый день. Сегодня устал зверски, наверное, не я один. Уже сгущалась тьма, когда мы, «вздыхая о ночлеге», миновали какое-то село, не мигнувшее нам ни одним огоньком, и, укрыв машины в недалекой роще, заснули, не покидая, согласно приказу, своих машин.
30 июляДнем прибыли на выжидательные позиции. В пути, на одной из коротких остановок, выйдя из машины покурить и размяться, заметил справа от полевой дороги, в тени плакучей березы, зеленый танк. На фоне зеленой опушки он был почти невидим. Береза горестно склонилась над ним; ее тонкие, гибкие веточки, словно рассыпавшиеся длинные женские косы, неподвижно нависали над самой башней. Это был наш Т-70. Мы медленно приблизились к нему. Левый, обращенный к полю борт разворочен снарядом в передней части. В открытый башенный люк сверху падает просеянный сквозь сито мелкой березовой листвы солнечный свет, и через большую брешь в броне хорошо виден в отделении управления мертвый механик-водитель, откинувшийся на спинку своего сиденья. Руки его продолжают сжимать рычаги поворота. Запахи бензина и масла не могут заглушить тяжелого запаха тления. В страшной ране на груди убитого кишат белые короткие черви, по одежде ползают и перелетают лениво с места на место омерзительно-красивые бронзово-зеленые мухи... Удрученные, со сжавшимся от жалости сердцем, замерли мы у стальной братской могилы... «К машинам!» – донеслось до нас с дороги. Мы бросились назад.
Чем ближе наша колонна к линии фронта, тем чаще встречаются следы недавних тяжелых боев. Рядом с одним из объездов, на развороченной взрывами дороге, в огромной воронке, должно быть от танковой бомбы, удобно разместился на дне КВ. Высоты и высотки, склоны оврагов, изрытые вдоль и поперек окопами и траншеями; смятые танками линии колючих заграждений; поваленные телефонные столбы; разбитые и раздавленные орудия на артиллерийских позициях; поломанные повозки и передки; сгоревшие автомашины и танки, а на обочинах, на виду, круглые железные мины, мины в узких деревянных ящичках как иллюстрация к предупреждающим надписям на фанерках: «Осторожно! Мины!»
1 августаНочью скрытно прибыли в район сосредоточения. До передовой отсюда четыре километра. Впереди то и дело слышны разрывы и выстрелы орудий. Непрерывно передвигаются в разных направлениях войска. Петров и Кузнецов, обстрелянные уже воины, сразу определили: готовится наступление. Значит, мы пожаловали кстати. «Что день грядущий мне готовит?»
2 августаСовсем рядом с нами, пониже, в ложбине, расположился 61-й гвардейский ттпп (тяжелый танковый полк прорыва), и мы его поддерживаем завтра. Это уже известно из приказа на наступление, с которым нас ознакомили сегодня днем.
Перед заходом солнца, закончив последние приготовления к бою и поужинав, танкисты-соседи собрались в круг возле одного из танков. Оттуда до нашей машины долетают звуки гармони и пение. Проплыл в неподвижном, еще теплом воздухе задумчивый «Вечер на рейде», отгремела залихватская, с присвистом «Йихалы козаки...».
– Хорошо поют, – сказал Петров, поудобнее усаживаясь на левом крыле впереди башни для перекура.
Мы только что закончили долгую и, кажется, бесполезную возню с тормозными лентами, которые после 120-километрового пробега стали слабо прихватывать барабаны бортовых фрикционов, особенно левый. Опыта регулировки у нас никакого нет, помпотех тоже ничем помочь не смог: сам чуть что в инструкцию заглядывает. Машина моя разворачивается плохо, и у меня душа не на месте...
А возле танка после короткого перепляса с прибаутками снова запели. Незнакомая песня заинтересовала меня, и я подошел поближе к поющим, чтобы не пропустить ни слова. Песня была танкистская, из фронтового фольклора:
Встает заря на небосклоне –
С зарей встает наш батальон.
Механик чем-то недоволен,
В ремонт машины погружен.
Башнер давно принес снаряды,
В укладку бережно сложил,
А командир смотрел приборы,
Свой экипаж он торопил.
Приказ получен был суровый:
В атаку мы идти должны.
А ну, водитель, жми на стартер –
Мы все решимости полны.
А коль худое с нами будет,
Прощай, родная, не забудь.
Лишь залпы башенных орудий
Проводят нас в последний путь.
Вот дан сигнал – взвилась ракета.
Слышна команда: «Заводи!»
И словно гром проснулся где-то –
Разрывы встали впереди.
Куда, куда, танкист, стремишься?
Куда машина держит путь?
Или с болванкой повстречаться?
Или на мине отдохнуть?
Уж за рекой ревели танки,
Гремела грозная броня.
Бежали фрицы без оглядки
От их жестокого огня.
И вдруг удар – машина стала.
Сказал водитель: «Кончен путь...»
Осколком вражьего металла
Танкист смертельно ранен в грудь.
Машина пламенем пылает.
И башню лижут языки.
Судьбы там вызов принимают
Простым пожатием руки.
Потом из танка вышли трое,
В одежде тлеющей, в крови.
Они убитого танкиста,
Они товарища несли.
И понесется телеграмма
Родных, невесту известить,
Что он уж больше не вернется
И не заедет погостить.
Заплачет горько мать-старушка,
Смахнет с усов слезу отец,
И дорогая не узнает,
Какой нашел танкист конец...
И станет карточка пылиться
На полке среди желтых книг:
Танкист веселый, при погонах,
Да только он уж не жених.
Две последние строчки каждого куплета служили своеобразным рефреном. Мотив песни, грустный и протяжный, смахивал на мотив старинной шахтерской песни про молодого коногона, погибшего при обвале в шахте.
Песня, исполняемая крепкими и суровыми мужскими голосами среди начавшего темнеть поля, черные комбинезоны и шлемы танкистов, грузные темные глыбы танков, притаившихся на обратных скатах пологой возвышенности, зловещий кроваво-красный закат, положивший кое-где свои мазки на башни и расчехленные стволы танковых пушек, настороженно смотрящих в одну сторону – на запад, – и своеобразный аккомпанемент – недалекое погромыхивание артиллерии – все это, вместе взятое, произвело впечатление, как мне показалось, не только на новичков. Задумался, стоя подле самоходки, наш командир Петя Кузнецов. Прислонясь спиной к башне, молча «смолил» самокрутку Петров, пряча ее в кулаке. Он – бывший водитель Т-34, не раз горевший в танке, имеющий тяжелое ранение и сильные ожоги.
