Андре Агасси - Откровенно. Автобиография
Он широко улыбается. Это тренер. Мой первый настоящий тренер.
«Агасси? — говорит он. — Маленький гений из Вегаса? Здравствуй! Рады, что ты в нашей команде!»
Во время полета тренер стоит в проходе и рассказывает, как будет проходить наша поездка. Нам предстоит играть в пяти турнирах в пяти городах. Самым важным будет третий турнир, он проходит в Сиднее. Именно там мы выставим наш лучший состав против лучших австралийских игроков.
«На стадионе, — говорит он, — соберется пять тысяч болельщиков. Матч будут транслировать по телевизору на всю Австралию».
И это что — этим он пытается на нас давить? Да он просто дилетант в этом деле!
«Но есть и хорошие новости, — продолжает тренер. — Победитель каждого турнира получит возможность выпить порцию холодного пива».
Я выиграл первый турнир в Аделаиде, и в автобусе тренер выдал мне банку холодного пива. Я вспомнил о Перри и нашем секретном пакте. Подумал, как странно для двенадцатилетнего мальчика пить алкоголь. Но пиво казалось таким освежающим, к тому же на меня смотрела вся команда. Эх, все равно, я за тысячи миль от дома — была не была! Я сделал глоток. Вкусно!
Выпив банку в четыре глотка, я весь день боролся с собственной совестью. Уставившись в окно, смотрел, как мимо пробегают безлюдные австралийские пустоши, и пытался представить, как Перри отреагирует на новость. Останется ли он моим другом?
Я выиграл еще три турнира. Еще три пива. Каждое казалось вкуснее предыдущего. Но в каждом глотке я чувствовал горький осадок вины.
МЫ С ПЕРРИ ВНОВЬ ВЕРНУЛИСЬ к привычной жизни. Ужастики. Долгие разговоры. Кембриджский клуб. 7Eleven. Сладкие сэндвичи. И все же, глядя на Перри, я всякий раз ощущал всю тяжесть своего предательства.
Мы шли из Кембриджского клуба в 7Eleven, когда я почувствовал, что не могу больше держать это в тайне. Оба в наушниках, воткнутых в плеер Перри. Мы слушаем «Purple rain» в исполнении Принца. Я хлопаю приятеля по плечу, прошу его снять наушники.
— Что?
— Я не знаю, как тебе сказать.
Он внимательно смотрит на меня.
— Сказать о чем?
— Перри, я нарушил наш договор.
— Ты врешь!
— В Австралии я пил пиво.
— Один раз?
— Четыре.
— Четыре!
Я опускаю голову.
Перри думает, разглядывая вершины далеких гор. «Знаешь, Андре, — наконец говорит он, — нам всем в жизни приходится делать выбор. Ты свой сделал».
Я догадываюсь, что он оставляет меня наедине с моей виной.
Однако через несколько минут ему становится интересно: каково пиво на вкус? Я вновь не хочу врать другу и признаюсь, что мне оно очень понравилось. И вновь прошу прощения. Но мне нет нужды изображать раскаяние. Перри прав: наконец-то мне предоставили выбор — и я его сделал. Конечно, лучше бы мне не пришлось нарушать наш с Перри пакт, и все-таки я не собираюсь сожалеть из-за того, что наконец-то проявил свободу воли.
Перри хмурится, как отец. Не как мой или его отец, а как папа, каким его показывают по телевизору. Ему бы очень пошли шерстяная кофта и трубка. Я думаю о том, что нашим пактом мы с Перри на самом деле пообещали стать друг другу отцами. Растить друг друга. Я вновь прошу прощения и вдруг понимаю, как сильно скучал по нему. И тогда я вновь заключаю договор, на сей раз с самим собой, о том, что больше никогда не уеду из дома.
НА КУХНЕ КО МНЕ ПОДХОДИТ ОТЕЦ и говорит, что нам нужно кое-что обсудить. Я гадаю, слышал ли он про пиво.
Он приглашает меня за стол и садится напротив. Нас разделяет незаконченный пазл от Нормана Роквэлла. Отец сообщает: недавно смотрел телепрограмму, в которой шла речь о теннисной школе на западном побережье Флориды, недалеко от Тампа-Бэй. Это первая подобная школа, говорит он. Учебный лагерь для молодых теннисистов. Руководит ею бывший парашютист Ник Боллетьери.
— Ну и что?..
— Ты едешь туда.
— Что?
— Ты не сможешь продвигаться дальше здесь, в Лас-Вегасе. Ты побеждаешь всех местных ребят и вообще всех ребят здесь, на Западе. Андре, ты победил даже студентов местного колледжа! Мне больше нечему учить тебя.
Отец не говорит об этом, но и так понятно: он хочет воспитывать меня не так, как брата и сестер. Он не желает повторять прежних ошибок. Он сломал их спортивную карьеру, потому, что держал при себе слишком долго, слишком близко, попутно испортив и личные отношения с ними. С Ритой дела совсем плохи: недавно она сбежала с Панчо Гонсалесом, теннисной легендой старше ее по крайней мере на тридцать лет. Отец не хочет сдерживать меня, ломать или разрушать мое будущее. Поэтому он отправляет меня в ссылку. Отсылает, не в последнюю очередь, чтобы спасти от себя самого.
«Андре, — говорит он, — ты должен заниматься теннисом, даже когда ешь, пьешь и спишь. Только так ты сможешь стать лучшим из лучших».
Я и так занимаюсь теннисом, даже когда ем, пью или сплю.
Но отец хочет, чтобы я делал это вне дома.
— Сколько стоит эта теннисная академия?
— Около двенадцати тысяч долларов в год.
— Для нас это слишком дорого.
— Ты поедешь туда только на три месяца, это всего три тысячи.
— Это тоже слишком дорого.
— Это вложение в будущее. В тебя. Мы что-нибудь придумаем.
— Но я не хочу ехать!
По лицу отца я вижу, что он уже принял решение. Разговор окончен.
Я пытаюсь быть оптимистом. В конце концов, это всего три месяца, за это время можно вынести что угодно. А может, это будет не так плохо? Например, как в Австралии. Тогда мне даже понравится. А может быть, в этой школе будет еще что-то хорошее, о чем я пока не знаю. Вдруг это будет похоже на командную игру?
— А как быть со школой? — спрашиваю я. Я учусь в седьмом классе.
— Там есть школа, в городке неподалеку, — отвечает отец. — Будешь ходить туда по утрам на полдня. А днем и вечером заниматься теннисом.
Похоже, это будет утомительно. Позже мама призналась мне: в передаче «60 минут» довольно подробно рассказывали об этом Боллетьери, который на своем спортивном конвейере заставляет детей трудиться до седьмого пота.
В КЕМБРИДЖСКОМ КЛУБЕ устраивают прощальную вечеринку в мою честь. Мистер Фонг угрюм, Перри, кажется, готов наложить на себя руки, и даже отец выглядит не слишком уверенным. Мы едим торт, играем в теннис воздушными шариками, затем прокалываем их булавками. Каждый считает своим долгом хлопнуть меня по спине и сообщить, как здорово мне предстоит провести время.
«Знаю, — говорю я. — Жду не дождусь, когда познакомлюсь с ребятами из Флориды».
Ложь звучит неубедительно, будто удар мяча о деревянный обод ракетки.
Чем ближе день отъезда, тем хуже я сплю. Мечусь во сне, просыпаясь в поту на перекрученных простынях. Я не могу есть. Теперь понимаю, что это за штука — тоска по дому. Я не хочу покидать дом, брата и сестер, маму, лучшего друга. Несмотря на напряжение, царящее в нашем доме, иногда просто невыносимое, сейчас я готов отдать все, чтобы остаться. Отец, хоть и причинявший мне боль всю жизнь, все же всегда присутствовал в ней. Он всегда стоял у меня за спиной — и вот теперь его не будет. Я чувствую себя отверженным. Столько лет я мечтал освободиться от отцовской опеки, и вот теперь, когда он отсылает меня, я не нахожу себе места.
