Валентина Чемберджи - XX век Лины Прокофьевой
14) Так как творческая деятельность является моим неотъемлемым свойством, то моё желание работать является естественным.
15) В связи с тем, что я являюсь отражением Духа, я испытываю необходимость выражать красоту.
16) Я одухотворён, следовательно, силён.
17) Бесконечная Жизнь – источник моей жизнеспособности.
18) Я в любое мгновение готов выражать прекрасные мысли.
19) Я страстно желаю творить, так как деятельность является проявлением жизни.
20) Я пребываю в радости несмотря на неприятности, ибо столкновение с ними показывает реальность жизни.[19]
В Париже Прокофьевы дружили с приверженцами Christian Science. Лина, страдавшая небольшими осложнениями после родов, с успехом прибегла к помощи священника этой веры.
Лечение протекало следующим образом: американская миссис приняла Лину очень любезно, поговорила с ней, а потом сказала: «а сейчас начнётся лечение». Она закрыла глаза рукой, сосредоточилась и через десять минут сказала: «Вы будете здоровы».
На следующий день Прокофьев и сам отправился к Mrs Getty, обсуждал с ней основы Christian Science, а потом так же, как и Лина, прошёл сеанс терапии, заключавшейся в том, что миссис Гетти дала Прокофьеву читать книгу «Наука и здоровье», а сама углубилась в медитацию, закрыв глаза рукой. В конце сеанса она тоже заверила Прокофьева в том, что у него больше не будет неприятностей с сердцем. Ещё через год Прокофьев запишет в Дневнике, что Christian science несомненно влияет на смягчение характера, сглаживая, а иногда вовсе уничтожая ненужные ссоры.
В конце мая 1924 года состоялась премьера «Семеро их». Сергей Прокофьев вместе с Пташкой в ложе Кусевицкого. Здесь же Боровские, Дебюсси, позже Равель. Первое исполнение этого произведения заставило автора поволноваться, но оно было сыграно отлично и сопровождалось огромным успехом. Автор кланялся публике из ложи. В антракте виделись с Бакстом, Милюковым – страстным любителем музыки, они были в восторге. Во втором отделении новое сочинение Прокофьева было исполнено во второй раз, на бис, после «Ноктюрнов» Дебюсси. Очень хвалил сочинение Равель, оценивший новые средства выражения, новое звучание. Мадам Дебюсси говорила с Пташкой и сказала, что ей нравится самостоятельность музыки.
Каждый день приносил с собой захватывающие события, открытия. В Париж приехала Венская опера с операми Моцарта. Супруги ходили слушать «Похищение из сераля», «Фигаро», потом «Дон Жуан». Было бы поистине невозможно рассказать о всех музыкальных событиях, свидетельницей и участницей которых была Лина.
Летом Прокофьев, как обычно, искал дачу, где-нибудь вдали от городской суеты, в окружении живой природы, которой он с детства был так предан. Теперь на дачу переезжали уже всей семьёй: М. Г., Лина, он сам и пятимесячный Свтослав. В Вандее, на самом берегу Атлантического океана, в небольшой деревне в Сен-Жиль-сюр-Ви сняли домик под названием «Villa Bethanie». Главная прелесть местечка состояла в изумительном пляже, уединённом, диком, песчаном и бесконечном во время отлива.
Прокофьев работал, поступаясь иной раз столь любимым утренним купанием. Пташка не боялась холодной воды, самоотверженно пускалась в плавание, и кончилось всё тем, что оба заболели. У Прокофьева снова начались отчаянные головные боли, а Пташка простудилась. Но теперь появилась панацея от всех болезней: миссис Гетти. Сергей и Лина написали ей, прося заочной помощи.
Миссис Гетти написала: «Не думайте о боли, и она не будет думать о вас», привела страницы книги. Супруги послушно штудировали эти страницы. И что же? Голова прошла, что редко случалось раньше. Пташке же скорее всего помогло повышение температуры воды в океане, которая поднялась до 21 градуса.
Лечила она и Святослава. Способ был не вполне традиционным – пить сырую воду. Прокофьев писал, что Святослав был вялым, но вёл себя превосходно.
Прокофьев продолжал штудировать Christian Science, его взаимоотношения с Кантом, Ветхим Заветом, естественными науками.
Миссис Гетти помогала Лине и в её концертной деятельности, учила избавляться от волнения, свойственного всем артистам перед выходом на сцену. Она говорила Лине: «Пойте как если бы для Бога». Этот совет Прокофьев запомнил и пользовался им и сам.
Супруги, страстные любители путешествий, совершали поездки, на автобусе, на парусной лодке с мотором. О Святославе Прокофьев пишет:
2 сентября 1924 года
«Святослав всегда мне улыбается и в общем меня любит, вероятно, главным образом, за красную полосатую куртку и очки. Par contre, ненавидит одетого в белое аптекаря, к которому его возят еженедельно взвешиваться, однако, если я снимаю куртку и остаюсь в белой теннисной рубашке, он начинает дико орать, так как принимает меня за аптекаря.»
Сергей и Лина с тоской думали о возвращении в тесную парижскую квартирку на улице Чарлза Диккенса, как вдруг случилось настоящее чудо: в Бельвю, под Парижем, сдаётся огромная зимняя дача!
Осенью 1924 года всей семьёй переехали в загородный дом, о котором Лина пишет, что в нём было множество комнат и огромный сад, разнообразный и интересный, с урнами и саркофагами, хорошая оранжерея. Одна ваза понравилась Прокофьеву, напомнив ему скифские сосуды. Для Марьи Григорьевны и Святослава нельзя было и мечтать о лучшем. Сергей Сергеевич всегда предпочитал жизнь за городом, а Париж, в который ему часто приходилось ездить, был рядом. Лина пишет, что по воскресеньям приезжали гости из Парижа: композиторы Орик, Мийо, Пуленк, Онеггер, Соге, художники Петров-Водкин, Николай Бенуа, пианист Боровский.
На этом славном перечислении остановимся на минутку. Само собой разумеется, что в таком сонме разноодарённых личностей, (Рахманинов НИКОГДА не участвовал в интригах и был одержим только одной идеей – помогать уступавшему ему в таланте Метнеру, что и делал, всю жизнь чувствуя себя виноватым перед ним), всё было безоблачно. Пробегали тени, разражались грозы, перегруппировка сил то и дело происходила по непонятным Прокофьеву причинам. Прокофьев в отношении к музыке коллег всегда руководствовался исключительно музыкальными соображениями, он безошибочно и честно судил о музыке, – и если кому-то показались бы неблизкими его суждения, они всё равно были чисто музыкального происхождения. Рискну предположить, что единственное оружие Прокофьева – его музыка – не всегда убедительно на коротких дистанциях, и в ряде случаев внезапные перемены в отношении к нему коллег бывали связаны с коньюнктурными обстоятельствами, – Прокофьев не понимал, что происходит, терялся в догадках, огорчался. Впрочем, как же без этого? По соседству с гением многие чувствуют себя неуютно. Пташка своей преданностью была ему всегда верной опорой. Она самозабвенно любила музыку Прокофьева.
