Олег Смыслов - Генерал Абакумов. Всесильный хозяин СМЕРШа
Через десять дней после убийства Кирова областное управление НКВД уже составило списки тех, кто подлежал высылке из Ленинграда. Не внушающих политического доверия набралось около одиннадцати тысяч человек.
На следующий день после суда над Николаевым Сталин разослал всем членам Политбюро письмо ко всем партийным организациям: «Уроки событий, связанных с злодейским убийством тов. Кирова».
А через два дня после убийства газеты сообщили о постановлении Президиума ЦИК: дела обвиняемых в терроризме вести в ускоренном и упрощенном порядке, прошения о помиловании по таким делам не принимать, приговоренных к высшей мере наказания сразу же казнить.
Все шло к большому террору.
515 июля 1936 г. в приказе НКВД СССР № 00240 о повышении чекистской бдительности Г. Ягода указывал:
«Уроки, вытекающие из убийства товарища Кирова, обязывали все органы НКВД, всех работников НКВД коренным образом перестроить методы своей работы в соответствии с усложнившейся обстановкой борьбы, повысить дисциплину в работе и, прежде всего, решительно покончить и до конца выкорчевать оппортунистическое благодушие и ротозейство».
«Решение задач, поставленных перед Главным управлением государственной безопасности в новых условиях утонченнейшей и ожесточеннейшей борьбы остатков разгромленных классов, подонков троцкистско-зиновьевской контрреволюционной организации и белогвардейщины, требовало от руководителей органов НКВД коренной перестройки агентурной и следственной работы, приведения в порядок агентурно-осведомительной сети, личного оперативного, конкретного и повседневного руководства ею. Именно эти задачи и были поставлены в моем закрытом письме № 001 от 26 января 1935 г….
Однако как показала проверка ряда местных органов НКВД, некоторые руководящие работники органов НКВД не извлекли для себя всех уроков из убийства товарища Кирова, не положили в основу своей работы мои практические указания, изложенные в закрытом письме и последующих приказах, и тем самым не обеспечили выполнения требований, поставленных партией и правительством перед органами НКВД об охране государственной безопасности.
Некоторые руководители органов НКВД больше заняты представительством, чем чекистской работой, привыкли только распоряжаться и командовать, не способны сами практически работать; не учат, да и не могут учить, подчиненных им работников.
Это уже не чекисты, а зазнавшиеся вельможи, негодные для работы на боевом посту чекиста-руководителя.
Некоторые из этих вельмож пытаются собственную бездеятельность и лень прикрыть рассуждениями о том, что аппарат ЧК слишком много работает. Что надо культурнее работать, сохранять силы аппарата и т. п. Слов нет, что в нашу работу надо внести более культуры, организованности и целеустремленности в борьбе с врагами. Но когда вся «культура» у этих «горечекистов» сводится к тому, что подчиненные им люди работают как в кооперативе от и до определенных часов, когда эта «культура» приводит к потере остроты в борьбе с врагом, ничего кроме вреда для дела это дать не может.
Такой «культуры» нам, чекистам, не нужно.
Вследствие оппортунистического благодушия, самоуспокоенности, забвения старых чекистских традиций и бездеятельности, — эти работники оказались не в состоянии распознать и разоблачить новые методы борьбы врагов против партии и советского государства и оказались неспособными обеспечить государственную безопасность».
Но как ни старался Ягода, он и сам не успел перестроиться.
25 сентября 1936 г. Сталин отправил из Сочи телеграмму членам политбюро. Под его подписью стояла подпись члена оргбюро ЦК, кандидата в члены политбюро А.А. Жданова:
«Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в этом деле на четыре года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей наркомвнудела». И уже 26 сентября, т. е. на следующий день, Генеральный комиссар ГБ Г.Г. Ягода был освобожден от должности наркома ВД СССР и назначен наркомом связи СССР.
К власти пришел кровавый карлик, которого Сталин до поры до времени называл Ежевичкой. Николай Иванович Ежов, окончивший один класс начального училища, в докладной к вождю писал: «В НКВД вскрылось так много недостатков, которые, по-моему, терпеть дальше никак нельзя. В среде руководящей верхушки чекистов все больше и больше зреют настроения самодовольства, успокоенности и бахвальства. Вместо того чтобы сделать выводы из троцкистского дела и покритиковать свои собственные недостатки, исправить их, люди мечтают теперь только об орденах за раскрытое дело».
Подводя итоги, новый нарком предлагал: «Стрелять придется довольно внушительное количество. Лично я думаю, что на это надо пойти и раз навсегда покончить с этой мразью».
Всего в аппарате государственной безопасности числилось 25 тысяч сотрудников, и Ежов почистил из них пять тысяч, то есть пятую часть.
Сам Ежов казался скромным, доступным и даже приятным человеком. Говорят, он любил выпить и погулять, хорошо пел и сочинял стихи и держался достаточно демократично.
Новому наркому в 1936 г. исполнился 41 год. В партию он вступил в 1917 г., в Красную Армию попал в 1919-м. С 1922 г. — ответственный секретарь парторганизации Марийской автономной области, в 1925 г. — секретарь Киргизского обкома РКП(б), с 1927 г. — инструктор орграспредотдела ЦК, с 1930 г. — заведующий орграспредотделом ЦК ВКП(б).
М.П. Шрейдер написал в своих мемуарах: «После смерти Менжинского и назначения на пост наркома Ягода совершенно распоясался, вел себя грубо и развязно, нецензурно выражался на больших совещаниях, терпеть не мог возражений, зато обожал подхалимов и любимчиков. Ягода устраивал у себя на квартире обеды и ужины со своими подхалимами, «упивался славой». И вот после убийства Кирова началось внедрение Ежова в дела НКВД.
Он приходил в аппарат НКВД, не информируя Ягоду, и, неожиданно спускаясь в оперативные отделы, сам лез во все дела. Особенно это стали замечать в начале 1936 г., когда начинались дела по троцкистской организации. Ежов явно подбирался к Ягоде и меры последнего, которые применялись к изоляции карлика от своего аппарата, оставались безуспешными. Его готовили, а он готовился сам».
Шепилов вспоминал: «Перед нами — маленький, щуплый человек, к наружности которого больше всего подходило бы русское слово «плюгавый». Личико тоже маленькое, с нездоровой желтоватой кожей. Каштаново-рыжеватые волосы торчат неправильным бобриком и лоснятся. На одной щеке рубец. Плохие, с желтизной зубы. И только глаза запомнились надолго: серо-зеленые, впивающиеся в собеседника буравчиками, умные, как у кобры. В ходе беседы он тяжело и натужно кашлял. Ходили слухи, что Ежов чахоточный. Он кашлял и сплевывал прямо на роскошную ковровую дорожку тяжелые жирные ошметки слизи».
