Михаил Задорнов - Придумано в СССР
Аншлаг
Не знаю, может, я давно в театры не ходил. Только не понимаю я что-то современных постановок… Ну посудите сами… Прибегает моя Настя недавно домой и говорит: «Я, Стёп, тебя на гениальный спектакль сводить решила! Мне билеты по знакомству через вторые руки за тройную цену достали». Обрадовался я. Туфли чистить начал. Как вдруг останавливает она меня.
– Ты куда собираешься?
– Как куда? В театр, естественно.
– Эх ты, неуч! Этот театр – новое слово в мировом искусстве. В него похуже одеваться надо и потеплее. Потому как спектакль, на который мы едем, за городом играется, на болоте, в лесу и при луне…
– А если луны нет? – спрашиваю.
– Билеты обратно в кассу сдаются.
Пока мы в электричке ехали, Настя мне всё про этот театр рассказывала. Режиссёр в нём – гений! Такого контакта со зрителями добивается, какого ещё никто не добивался! Сегодня спектакль вообще особенный, потому что по старинным русским былинам создан. Эти былины режиссёр все до единой за одну ночь сам написал. А ночью тоже не просто так играется. Этим тёмное прошлое нашего народа символизируется!
Поначалу всё действительно интересно было. Прямо на перроне нас волхвы в лаптях и мешковине встретили:
– Люди добрые, следуйте за нами! Вон тот лесок за полем видите? До луны успеть надо! А ведь ещё плыть придётся…
Интересно, словом, с фантазией! При входе на болото три богатыря билеты проверили. В повязках дружинников. Илья Муромец с фонариком нас на наши места проводил. На что-то мягкое и кусачее усадил. Муравейник, оказалось! Вот тогда я и насторожился. Возмутиться хотел, но Настя сдержала.
– Не смей, – говорит, – свою необразованность показывать! Это режиссёрская находка. Стулья-муравейники! Они эмоциональное воздействие на зрителя усиливают. Так что сиди спокойно и делай вид, что тоже интеллигентный человек – всё понимаешь!
Сдержался я, губу прикусил, терплю, как настоящий интеллигент. За голову комары кусают, за ноги – муравьи. Такая темень, что никого вокруг не видать. Только по тому, как все от насекомых отбиваются, чувствую, что на болоте аншлаг.
Наверное, артисты наши шлепки за аплодисменты приняли, потому что тут же начали. Из-за кустов Соловей-разбойник вышел. Сначала сам посвистел немного, потом всем зрителям по очереди два пальца в рот засовывать начал, чтобы те посвистели. Мол, в каждом человеке одновременно и соловей живёт, и разбойник…
Только я возмутиться опять хотел, как вдруг из-за всех кустов славяне древние повыскакивали! С палицами, факелами… Да как начали орать: «Хазары! Печенеги! Спасайся, кто может!» Всех богатырей вмиг с нашего болота сдуло! И неудивительно. Глянул я направо – хазары! Видимо-невидимо! Глянул налево – печенеги! Настя мне на ухо шепчет: «Не бойся, это театр!»
Ну уж не знаю я, что это за театр, только началось тут невероятное! Славяне с деревьев смолу горящую льют, хазары лес поджигают, промеж ушей стрелы отравленные свистят… Только успевай пригибаться. Даже у меня по всему телу мурашки побежали. Потом-то я понял, что это просто муравьи от такого шума из муравейника ко мне под костюм перебежали. Но и мне уже не до них стало. Потому что в это время кочевники проклятые окончательно распоясались и начали всех зрителей женского пола в плен уводить. Мою двое подхватили. Я и оглянуться не успел, как они с ней в темноте сгинули. Вот тут-то я и не выдержал. Видать, контакт на себе почувствовал! Только вскочил я со своего муравейника весь в смоле да как закричу: «Братва! Доколе мы будем терпеть это безобразие? А ну, бей проклятых!»
Ну и суматоха тут началась… Помню, славяне тут же с деревьев попрыгали и почему-то на стороне кочевников против нас биться начали… А вот что дальше было – ничего не помню. Помню только, что очнулся уже на рассвете. Вокруг в чистом поле в лучах солнца восходящего зрители побитые лежат. И вороны над ними кружат. Растряс я их.
– Братцы, – говорю, – как же это мы одни-одинёшеньки домой возвратимся?
А один – всё лицо в синяках, – видать, заядлый театрал.
– Ничего, страшного, – говорит, – я вчера последним отпадал. Так мне объяснили, кто захочет свою жену обратно получить, тот должен через три дня сюда на вторую серию приехать. Полонённых возвращать будут. Спектакль символично на рассвете состоится.
Только мы возмущаться начали, мол, это хулиганство – заставлять людей с рассветом вставать. Как вдруг откуда ни возьмись старушки в халатах с вениками набежали…
– А ну давай, не задерживайся, – кричат на нас, – нам наше болото к следующему спектаклю готовить надо! Муравейники новые устанавливать, муравьёв свежих завозить. Вон сколько их надавили, а ещё зрители называются! Культурные люди. В театр пришли.
Словом, через три дня, как и приказано было, чуть свет я за своей на вторую серию приехал. Только пришёл на опушку, а там пусто. Дощечка одна к столбику прибита:
«Спектакль отменяется. Театр уехал в Сибирь на гастроли!»
И вот стою я теперь перед этой дощечкой и думаю: «А может, и в самом деле не такой уж это и плохой спектакль?!»
В поликлинике
К вечеру в приёмной районной поликлиники стихло. Только настенные часы теперь разрушали неожиданную тишину да большая синяя муха, жужжа, билась о плафон. Но вот она перелетела на стенгазету, нарисовавшись сбоку от заголовка «Мухи – источник заразы!», и тут же присмирела, словно задумалась над тем, что бы это значило.
Маленькая седая старушка, не в силах больше молчать, искоса взглянула на сидевшего рядом мужчину. Тройной подбородок, слегка расставленные ноги, рюкзаком нависший над ними живот, «Вечёрка». Он то и дело отрывался от чтения, смотрел на часы и при этом каждый раз так тяжело вздыхал, точно вот-вот попросит пропустить без очереди. Старушка тоже вздохнула: мол, вы, конечно, правы, очень долго, но и я тороплюсь не меньше, поэтому рассчитывать на меня не стоит.
На ней было чёрное платье из немодного материала; видимо, не раз перешивалось оно за последние двадцать лет. Ей было лет семьдесят, но она всё ещё подводила губы, припудривала морщины, перешивала платья давно минувшей молодости и от этого выглядела моложе – всего на шестьдесят пять с небольшим.
Вздохнув, так же украдкой она перевела взгляд на девушку слева. Совсем молодая. Скорее всего, недавно окончила школу. Сидела аккуратненько, как за партой, коленки вместе. Одной рукой перелистывала страницы книги, другой, в местах особенно волнующих, теребила шёлковую закладку, поднося её к губам всё по той же, школьной привычке грызть или жевать, когда приходится думать.
– Интересно? – спросила у девушки старушка.
