Адольф Демченко - Н. Г. Чернышевский. Научная биография (1828–1858)
Отмечаемая мемуаристами вдумчивость, самоуглубленность выдавали напряженную работу мысли. Внешне это выражалось в блестящих успехах по овладению премудростями семинарских наук. Уже на первых (декабрьских 1842 г.) экзаменах было отмечено: «…по словесности – способности весьма хорошие, прилежание отлично ревностное, успехи отлично хорошие», «по латинскому языку успехи весьма хорошие», «по всеобщей истории, православному исповеданию прилежание и успехи отличные», «по греческому языку успехи отлично хорошие», «по алгебре и геометрии успехи очень хорошие», «по татарскому языку прилежание и успехи хорошие». В итоговой ведомости за 1842/1843 учебный год его имя стояло первым среди учеников первого разряда: «Способностей и прилежания отлично ревностных, успехов отличных, поведения весьма скромного». В последующие годы Чернышевский снова был первым. В рапорте на имя Иакова от 23 декабря 1843 г. имя Чернышевского отмечено среди учеников, «оправдывающих труды гг. наставников» и способностями и успехами по всем предметам заслуживающих «особенное внимание». По результатам летних испытаний за 1843/1844 учебный год он переведён в среднее отделение с аттестацией: «Способностей отличных, прилежания ревностного, успехов отличных, поведения очень хорошего». «За отличные успехи в науке и доброе поведение» в то лето он был награжден в числе 29 лучших учеников семинарии книгой. Из его класса этой чести удостоились Дмитрий Орлов, Михаил Левитский 1-й, Фёдор Мансветов и Фёдор Палимпсестов. 1844/1845 учебный год он окончил «при способностях, прилежании и успехах отлично хороших и поведения весьма хорошего». В ведомостях последних для него декабрьских 1845 г. испытаний отмечено: «По психологии и латинскому языку способностей прилежных и успехов отлично хороших», «по церковно-библейской истории способностей и успехов очень хороших, прилежания постоянно усердного», «по классу Священного Писания и герменевтики прилежания очень ревностного, успехов очень хороших», «по греческому языку прилежания отлично ревностного, успехов отличных», «по геометрии и физике успехов очень хороших», «по татарскому языку прилежания и успехов отлично хороших», «по немецкому языку успехов весьма хороших».[253]
Столь успешное овладение семинарской учебной программой шло первоначально от желания вникнуть в сущность богословия как системы воззрений, а затем превратилось, по-видимому, в привычку первого ученика. Схоластические упражнения в правилах хрий, как об этом говорилось выше, не удовлетворяли пытливого юношу, а насаждение узкорелигиозной тематики не давало простора для размышлений. Возвращая, например, ученические тетради после декабрьских экзаменов 1844 г., епископ Иаков потребовал, «чтобы более было составляемо сочинений по церковной и библейской истории. Не без удовольствия, – продолжал преосвященный, – я заметил, что ученики улучшают почерк письма. Это нужно особенно в теперешнее время. Из наших учеников должны быть учители для сельских школ. Там процветает сельская школа, где учитель прекрасно пишет».[254] Чернышевского вовсе не привлекала перспектива учительства в сельских духовных учебных заведениях, а почерку он никогда не уделял должного внимания, неоднократно получая замечания на этот счет. Поначалу юноша стремился постигнуть глубины богословских учений, чтобы с помощью научных приёмов исследования приобрести прочное миросозерцание, о чём свидетельствуют ученические сочинения 1843–1845 гг.[255]
В сочинении «Самые счастливые природные дарования имеют нужду в образовании себя науками» (1843) юный автор выразил глубокое убеждение в могуществе науки, способной, по его мнению, содействовать прежде всего задачам нравственного воспитания.[256] Подобные рассуждения содержатся в сочинении «О следствиях книгопечатания» (1843). «Типографии, – писал здесь Чернышевский, – умножив до невероятности число книг и уменьшив чрезвычайно их цену и сделав чрез то науки более доступными каждому, принесли тем неоценимую доселе пользу», «важна также польза книгопечатания в том отношении, что оно установило авторские права и посредством его писатели, дотоле жившие почти только милостынею вельможи, если не имели других источников дохода, кроме своих сочинений, стали хотя немного обеспечены на счёт своего состояния» (XVI, 371). В другом сочинении – «Образование человечества зависит от образования молодого поколения» (1845) – читаем: «Знание – это неисчерпаемый рудник, который доставляет владетелям своим большие сокровища, чем глубже будет разработан». Молодёжь должна правильно, разумно распорядиться этой сокровищницей, и тем самым она окажет «величайшее влияние и на будущие успехи человечества на пути образования». Такая роль побуждает «всеми силами стремиться к просвещению, быть самим ревностными и неутомимыми деятелями на поле знания» (XVI, 382, 383).
Суждения о необходимости и мощи научного знания высказывались исключительно в контексте богословском. И если здесь возникали критические нотки, то своим происхождением они обязаны вовсе не разочарованию в богословском учении, а лишь сомнениям в способах и средствах осуществления научного образования. Так, в сочинении «Следует ли отдавать предпочтение школьному воспитанию перед домашним» (1844) автор решительно высказался в пользу домашнего воспитания. По его убеждению, воспитание в домашней обстановке предпочтительнее: невелико число учеников и для учителя «не представляет труда разобраться в задатках и способностях всех своих учеников», кроме того, учитель действует совместно с родителями, и тем достигается единство требований и целей, при домашнем обучении не допускаются перерывы в занятиях, какие обычно возникают в школе во время каникул и празднеств, школьная система не способна справиться с лентяями и лгунами, развивая в учениках «склонность к ничегонеделанию и лени», привычку обманывать и хитрить, школа явно не справляется, таким образом, и с нравственными задачами (XVI, 376–381). Сочинение вызвало неодобрение преподавателя, представителя официальной школы, подвергшейся критическим оценкам со стороны ученика. «Направление мыслей, обращение внимания только на школьные злоупотребления – ложно. Ничего не сказано о цели, к которой направляет школу высшая власть» (XVI, 718), – таков приговор первого оппонента первых критических высказываний Чернышевского. В юношеской страстности высказанных замечаний, адресованных официальной школе, чувствуется влияние личного жизненного опыта. Домашние занятия, длившиеся на протяжении шести лет под руководством опытного педагога-отца, наглядно демонстрировали свои преимущества перед училищной системой воспитания. Однако не следует преувеличивать значение критических суждений Чернышевского-семинариста. Речь шла, повторяем, не о сущности получаемого учениками богословского образования, а лишь о препятствовавших благим целям просвещения способах обучения.
Большинство сочинений Чернышевского-семинариста посвящено религиозно-философским вопросам. Исследователь этих текстов В. Е. Евграфов справедливо заключал, что в ранний период развития Чернышевский «не был, да, при сложившихся тогда для него обстоятельствах, и не мог быть материалистом в области философии, каким пытаются представить его некоторые исследователи. Его воззрение на природу было тогда вполне религиозно-философское, хотя некоторые семинарские сочинения свидетельствуют о живом интересе их автора к научному естествознанию».[257] Между тем в последние годы вновь предпринята попытка придать этим сочинениям если не полностью значение материалистических произведений, то хотя бы оттенок материалистического созерцания. Со ссылкой на неопубликованные тексты выдвигается положение о «разнокачественности» содержания ранних философских опытов Чернышевского, их «противоречивом» характере. Так, в сочинении «Аналогия между образованием суждения и творением мира» Бог предстает творцом и сущностью мира, но, с другой стороны, «мир всё более рассматривается в качестве автономного, саморазвивающегося явления, в котором богу отводится в лучшем случае место первотолчка», и «подобные выводы, – полагает исследователь, – были далеки от традиционного богословского взгляда».[258]
Обращение к первоисточнику заставляет с недоверием отнестись к такому утверждению. Сходство суждения с образованием вещей, по Чернышевскому, заключается, во-первых, в способе происхождения вещей и суждений и, во-вторых, в образе бытия. Подобно тому как Бог вдохнул в мёртвый, хаотический мир определённое качество и жизнь, так представления и ощущения, подвергшись действию рассудка, соединяются в разумное суждение. «Рассудок, дающий этому хаосу посредством суждения качества, образ и жизнь, не есть ли подобие Бога, творящего из хаоса мир? И глагол „быть”, из соединения которым предмета с признаком образуется суждение, не есть ли образ творческого слова „Да будет”?» Сходство, рассуждает автор сочинения далее, представляется и «в образе бытия» мира и суждения: силы сжимательные и расширительные, действующие в созданном Богом мире, подобны утверждению и отрицанию в суждениях. Как видим, не вопреки традиционному богословскому учению, а в полном соответствии с ним пишет Чернышевский о Боге как творце мира и развитии этого мира по внутренним законам. Преподавательская оценка под сочинением «весьма хорошо» подтверждает сделанный вывод.
