Софья Островская - Дневник
Книгам сейчас у меня неуютно. Они чувствуют, что любовью физической, любовью страстной и нежной собственности я их любить уже перестала. Из стадии стремления к обладанию любовь моя к книге, к красивым вещам и ко всему прекрасному уже вышла: появилась любовь платонической и разумной мудрости – я счастлива, что есть хорошие книги и прекрасные вещи – и я больше не хочу их иметь. После смерти мамы проверила себя экспериментально – начала продавать книги, продала очень много, без нужды, без необходимости, за невероятно смешные в ту пору цены – и наблюдала: больно? трудно? Нет, дорогие мои, не больно и не трудно. Немножко печально. Немножко улыбчиво. Так отжившие люди, с такой же, вероятно, улыбкой и легкой сентиментально-разнеженной печалью, могут сжигать письма и фотографии дней далекой юности, до которой уже никому, кроме них, нет никакого дела… <…>
Внешне, как говорят, я выгляжу прекрасно. Я никогда не была такой толстой, как теперь, такой спокойной, такой безразлично-снисходительной. Во мне больше нет игры – никакой. Скептический же цинизм пустил разветвленные корни. Романтику продолжаю умеренно любить – так, как подагрический гусар в отставке, любующийся и оценивающий высокие стати великолепной скаковой лошади, на которой – все равно! – ему уже не суждено скакать на пышном конкур-иппик!
Народу у меня бывает очень много – и все новая публика. Есть очень любопытные персонажи. Главным же образом это совсем чужие мне и ненужные люди, которым я почему-либо нужна и которые меня-то, что называется, “любят”. Все это очень славные дамы и девицы, до которых мне нет, в сущности, никакого дела!
За очень немногими исключениями (я говорю о тех немногочисленных особах, которые остались вокруг меня от того, “старого” времени до войны) мне никто не верит, что я живу одна. Это кажется невероятным и почти чудовищным – принимая во внимание особые проявления бурно стремительного и многопланового Эроса в условиях Ленинграда. Считают, что я просто “очень умная” и тонко и ловко держу “за кулисами” если и не нескольких, то уж, по крайней мере, одного аманта. Я даже прикидываю – не придумать ли мне кого-нибудь, чтобы только меня оставили в покое со всякими догадками!..
Как видите, я действительно веселая! <…>
Кстати: дайте же, наконец, указания по поводу книг, которые мне надо прочесть по Вашей специальности. Мне это совершенно необходимо – иначе я просто возьму курс из Мечниковской больницы, где у меня знакомые врачи. А это для меня будет не то. Господи, какая же громадная, необ’ятная, неизмеримая работа предстоит врачам Вашей специальности после войны – и особенно по Ленинграду! Я заранее могла бы Вам дать список фобий, маний и неврозов, с которыми Вам придется сталкиваться на практике! Уверяю Вас, врачей количественно не хватит – придется прибегать к квалифицированному кустарному способу, называвшемуся когда-то знахарство – а иногда и иначе – и тогда мои услуги будут бесценными… Я слышала, что Л.Л. Васильев здесь работает – почему-то в библиотеке Ак[адемии] наук. Кстати, а что слышно о Мих[аиле] Мих[айловиче], есть ли у Вас хоть какие-нибудь сведения? Как всех разметали вихри войны и эвакуации… не говоря уже о других вихрях, обычно уносящих людей “на ту сторону” навсегда!
Невероятную, чисто физическую тоску я испытываю, думая о божественной прелести наших парков – Пушкина и Павловска. Видимо, мы туда будем ездить когда-нибудь на поклонение. Как люди ездят на родные и дорогие могилы… те люди, у которых такие могилы есть. У меня вот нет: мама похоронена неизвестно где, могила тети на Волковом в начале войны была уничтожена. Отец, видимо, тоже погиб – последние известия о нем я имела в декабре 1941, а в феврале 1942 он снова заболел привычной для него формой его болезни и был куда-то увезен для лечения. Ужасная судьба, не правда ли… ведь он старик! <…>
Скоро напишу еще. Люблю Вас. Почти счастлива, что Вы снова со мной. Не уходите. Не забывайте меня. Ведь я очень Ваша» (ОР РНБ. Ф. 1448. Ед. хр. 81. Л. 1–3).
800
Египетские ворота, сооруженные в 1827–1830 гг., находятся при въезде в Царское Село со стороны Петербурга.
801
В конце лета 1941 г. Академический театр оперы и балета им. Кирова (б. Мариинский) был эвакуирован в Пермь. Вернулся в Ленинград в 1944 г.
802
То есть светофоры.
803
Имеется в виду центральный универмаг «Вертхайм» (название по названию старинного замка) на Лейпцигер-платц, построенный в начале ХХ в. архитектором А. Месселем.
804
Неточная цитата из поэмы В. Маяковского «Во весь голос» (1930).
Правильно:
Но я
себя
смирял,
становясь
на горло
собственной песне.
805
Омонимический каламбур – совпадающие англ. и нем. формы: фамилия немецкого философа Schelling и артобстрел по-английски – shelling.
806
упрямая вещь (фр.).
807
старый красавец! (фр.).
808
Цитируется стихотворение О. Мандельштама «Дев полуночных отвага…» (1913).
809
Цитируется стихотворение О. Мандельштама «Silentium» (1910).
810
Цитируется стихотворение А. Ахматовой «От тебя я сердце скрыла…» (1936).
811
Тихонов Н. «Перекоп» (1922).
812
Речь идет о балладе В.А. Жуковского «Светлана» (1813).
813
Из стихотворения Н. Тихонова «Длинный путь. Он много крови выпил» (1921).
814
Новый гимн СССР был принят постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) 14 декабря 1943 г. Он заменил «Интернационал», так как роспуск Коминтерна и характер отношений с союзниками не допускали теперь намеков на мировую революцию. В гимне (авторы слов С.В. Михалков и Г.Г. Эль-Регистан) была использована музыка А.В. Александрова к «Гимну партии большевиков», написанному в 1938 г.
815
Есть Любовь и любови (фр.).
816
Любовь – милосердие (лат.).
817
Богоявление (фр.).
