Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙV
— Так пусть она поступит на год сюда в Женскую школу — советовал я Лину Такахаси.
— Не пойдет. Она за мной уйдет в Оби (куда он ныне назначен).
— Этим она опозорит себя и тебя. В таком случае вам лучше повенчаться теперь же, хотя ты еще так молод для свадьбы, тебе только двадцать три года, и здоровье у тебя ненадежное. Вам так нужно бы подождать, чтобы укрепиться во всем.
— Родные ее никак не позволят ей выйти за меня, они еще язычники; да я и сам не хочу жениться так рано.
Наказал я Лину всячески убеждать Марфу жить дома, никак не увязываться за ним, а ждать времени законного сочетания с ним; и с этим отпустил его на отбывку домой, на его родину, в Тооно, на севере Ниппона; дней через десять он имел вернуться оттуда и прямо направиться в Оби, на юг Киусиу, в новое место своего служения. — Но вчера получил от него, из Тооно, длиннейшее письмо, которым он пространно изъясняет, что Марфа Сато с ним там, в Тооно, что они бесконечно любят друг друга, желают соединиться законным браком, просили уже о том о. Петра Ямагаки, священника в Мориока; он согласен перевенчать их; просят они на то моего разрешения. — Оказывается, значит, что в то время как я изощрялся в снабжении его «благоразумными» советами, а он так «смиренно» слушал и принимал их, она уже жила здесь где–то, в Токио, приготовленная к побегу с ним на его родину, и во всем он слушал ее, а не меня. Но зачем же так притворяться и лгать? Он мог бы всем показать ее и прямо заявить, что желает повенчаться с нею; препятствий к тому никто бы здесь не мог поставить ему, с церковной стороны брак был бы совершенно законный. И ныне — зачем им мое разрешение? А вот зачем им надо впутать мое имя в свое дело: чтобы сказать родным Марфы Сато: «Епископ велел нам повенчаться, мы не могли ослушаться его, мы не виноваты, что так вышло» и так далее. Родные ее грозятся лишить ее имущества, если она выйдет за Лина Такахаси, подать на него в суд за это, так вот и имя Епископа таскалось бы по судам, и на него, и вместе на Православную Церковь изливалась бы ненависть и злоречие ее родных и других зложелателей Христианства. Не будет же этого; я ответил телеграммою: «Получи согласие родных (синзоку но юриси о торе)». А что родные намерены судиться, об этом говорила начальница Женской школы в Кёото, Надежда Такахаси, короче узнавшая Марфу Сато и ее обстоятельства во время ее краткого пребывания там в школе; говорил и о. Игнатий Мукояма, уверенный, что родные Марфы поднимут немалую страшню и обольют злоречием Православную Церковь в Окаяма и Сеноо (смотри страницу 673).
15/28 июля 1902. Понедельник.
Отпуск нескольких, оставшихся по делам, катихизаторов и о. Петра Кавано, священника с Киусиу, который, впрочем, отправился прежде в Мито посетить родных своей жены, которых не видел двадцать лет.
Занятия в библиотеке по внесению в каталог новых книг.
16/29 июля 1902. Вторник.
Вписывая сегодня утром в библиотечный каталог из пришедших недавно книг: «Руководство к производству познаний и следствий о проступках священнослужителей», составленное Луканиным, и «Руководство для духовных следователей» и прочих Вруцевича, и не думал, что так скоро эти книжки пригодятся для собственного употребления. В то время, когда я вписывал, уже дожидались меня пришедшие тоже очень рано христианки из Церкви Коодзимаци, депутатки всех, якобы, тамошних христианок, с прошением на их священников оо. Павла и Алексея Савабе. Когда сказали мне, я пришел к ним, прошение не принял, ибо видел, что это — повторение действия на днях бывших оттуда же христиан, просивших об оставлении в Церкви Коодзимаци диакона Павла Такахаси, а дал наставление христианкам заниматься своими делами и не вмешиваться в дела управления Церкви. Наставление было мягкое, резонное за чашкой чая; они ушли успокоенные, хотя, по–видимому, не совсем урезоненные. «Скажем обо всем мужчинам», — промолвила одна из них, прощаясь. Не знаю, сказали ли, но, видно, это был авангард. Сейчас же после полудня явилась толпа мужчин из Коодзимаци:
— О чем? Не опять ли о диаконе Павле Такахаси? — спрашиваю.
— Нет. О церковных делах, — отвечают.
— В таком случае поговорите прежде с вашим священником, а он скажет мне, — и раскланялся с ними.
Но ко мне входили и выходили другие посетители, тоже по делам; те, догадываюсь я, ждут чего–то; стук выколачивания трубок то и дело слышится из японской приемной. Выхожу к ним опять.
— Чего ждете, братья?
— Церковное–то дело и есть о наших священниках, как же мы будем говорить с ними?
— Не просите ли вы о перемене их? В таком случае напрасно хлопочете. Вы сами избрали этих священников и испросили их. Служат они хорошо; может быть, не вполне так, как вам хочется, но и причин к их удалению не подают. Итак, возвращайтесь к своим делам.
Суют в руки прошение — толстую тетрадь.
— Это я прочитаю и, если найду в чем исправить вашего священника — о. Алексея Савабе, конечно, исправлю, но переменить его ни в коем случае не соглашусь. Он — избранник вашей Церкви, и, без сомнения, еще большее число христиан не желают его перемены.
— Все желают.
— Это только так говорится, а поверишь этому, попадешь в беду еще пущую — знаю по опыту.
Уклонившись в свою комнату, я прочитал прошение; есть пункты очень компрометирующие о. Алексея Савабе, например, будто он разглашает то, что узнает на исповеди (что невероятно), будто утаивает церковные суммы и обращает их в собственную пользу (что требует тщательной проверки), будто положил за панихиду в Церкви одну ену, дома — еще больше (что, конечно, окажется сказкой, ибо дошло бы до ушей моих еще раньше), что занимается пересудами, злословием, что в порывах гнева ругается во время богослужения. Но есть в прошении вещи совсем неосновательные, например, будто по злобе его удаляется ныне диакон Павел Такахаси из Коодзимаци, тогда как он берется оттуда решительно по моей мысли; будто сто тридцать ен, пожертвованные с русского военного судна на Церковь в Коодзимаци, неизвестно куда издержаны о. Алексеем, а я им показал эти деньги, возросшие уже до ста семидесяти ен, как хранимые мною в банке, по поручению о. Алексея — вперед до церковной нужды.
Вновь я вышел к ним и сказал, что произведу точное расследование и во всем, в чем нужно, постараюсь исправить о. Алексея. Если он не исправится, тогда они будут иметь более оснований просить о перемене священника — ныне пусть больше не просят о сем. Затем укорил их за непочтение к о. Павлу Савабе, первому христианину и первому священнику, очень много потрудившемуся для распространения Христианства в Японии. Пусть он живет ныне на покое, как заштатный (инкё), но пусть пользуется почетом и любовью за прежнюю свою службу.
