Петр Григоренко - В подполье можно встретить только крыс
И этот человек пользовался у Петра абсолютным доверием.
Второй недостаток Якира, о котором КГБ знало также точно, как и о первом, это его надломленность. 14-летним мальчиком он был взят из очень благополучной и пользующейся почетом семьи героя гражданской войны, военного теоретика, командарма Ионы Якира и брошен в бездну лагерного мрака. Вместо любящей родительской ласки - мат и побои надзирателей, издевательства уголовников. 17 лагерных лет и ссылки навсегда поселили в его душе ужас перед лагерной бездной. Люди не понимают всей глубины этой трагедии. Они видят обычно лишь ее следствие - пьет. Я же видел саму суть и поражался, как смог он преодолеть этот ужас и стать одной из самых заметных фигур правозащиты. К нему люди тянулись, группировались вокруг него. Конечно, его недостатки способствовали тому, что в его окружении свивали себе гнездо стукачи и развивалось богемство. Но нельзя не видеть, что его энергия, ум, инициатива, любовь и уважение к людям, общительность, терпимость и имя сыграли огромную роль в развитии правозащиты, привлекли массу не только москвичей к борьбе с беззаконием и произволом. Имя его было известно по всему Союзу и везде оно звало к отстаиванию человеческого достоинства. То, что сделал Петр Якир, никакими "раскаяниями" из истории советской правозащиты не вычеркнешь.
Но падение Петра Якира, его гибель в "раскаянии" для меня загадка и сегодня. И главное, что мне хотелось бы знать - роль в этом деле зятя Петра Юлия Кима и особенно Виктора Красина. Последнему я интуитивно не доверял с первой встречи. Но интуиция не высший судия и потому я держал свое недоверие при себе. После того, как Виктор "покаялся" в том, что брал деньги у КГБ, у меня невольно возник вопрос, а не пытаются ли раскаянием скрыть грех более страшный. П. Якир был столь крупной фигурой правозащиты, что КГБ вряд ли ограничился бы приставлением к нему одного лишь такого эпизодического наблюдателя, как Абрам Гинзбург. Кто-то более близкий и постоянно с ним общающийся должен был наблюдать за ним.
Это не мог быть Габай. Его, наоборот, убрали от Якира. Искусственно созданное для него дело искусственно же соединили с делом Мустафы Джемилева и судили в Ташкенте, совершенно не связывая с Якиром. А между тем Габай в течение ряда лет был основным исполнителем документов, которые шли от имени одного Якира или подписывались им совместно с Габаем, Кимом и другими. Похоже, что, отдавая Габая под суд ранее П. Якира и отдельно от него, хотели лишить его проверенного помощника в правозащитной борьбе и не дать надежного подельника, способного подкрепить дух своего соратника в следствии и суде.
П. Якира свели в следствии и суде с Виктором Красиным, хотя они менее всего были связаны "общим делом". B. Красин никогда ничего не писал ни для Якира, ни даже или самого себя. Это был типичный персонаж из "Бесов" Достоевского. Он все время где-то бегал, что-то устраивал. С ним постоянно происходили загадочные истории, то его забирали прямо от друзей на улице и увозили к следователю, откуда он благополучно возвращался, то где-то в подворотне ему присаживали фонарь под глазом ("безусловно, КГБ"), то еще что-нибудь необычное. И вот именно его, от кого меньше всего можно было ждать стойкости и принципиальности, сводят в одном деле с П. Якиром.
Даже у Кима было больше оснований быть в одном деле со своим тестем, чем у В. Красина. Но Ким, непонятным образом, тихонько уходит из правозащиты, не понеся никаких потерь в связи со своей довольно кипучей деятельностью. Кима обязали только подписывать тексты своих песен другой фамилией.
После того, подготовленного Виктором Красиным совещания, у меня сильно укрепились подозрения в отношении него. Действовать надо, следовательно, минуя его. И я, как завет, говорил друзьям: "надо, надо создавать комитет!". И написал это же, рассчитывая на широкий круг самиздатских читателей, в открытом письме Андропову и в листовке в защиту Ивана Яхимовича. И были эти призывы, по-видимому, своевременными. Прошло чуть больше двух недель после пресловутого совещания и мои друзья, уже без меня, создали "Инициативную группу по защите прав человека", которая взяла под защиту не только Яхимовича, но и меня, и арестованного после меня Володю Гершуни, а также тех крымских татар, коих я должен был защищать, и всех других, кого арестовывали после меня.
Из крымских татар были арестованы в разное время в связи с Чирчикскими событиями 21 апреля 1968 г. и предавались суду: Байрамов Решат, Бариев Айдер, Аметова Светлана, Халилова Мунире, Умеров Риза, Эминов Руслан, Кадыев Ролан, Гафаров Ридван, Языджиев Исмаил; был предан суду, но аресту не подвергнут (оставлен под подписку о невыезде) Хаиров Изет. Дело было настолько "липовое", настолько надуманное и вымышленное, что вызвало возмущение даже у видавших виды крымских татар. Возникла мысль дать настоящий бой этому суду. Среди татар начался сбор подписей под ходатайством о допуске меня в качестве общественного защитника. Копию ходатайства с 3200 подписей прислали мне; подлинное было послано в суд. КГБ сразу же среагировало. Вызвали Хаирова Изета на допрос, и в ходе беседы подвели разговор к этому ходатайству. Было сказано: "Передайте ему (Григоренко), что если он появится в Ташкенте, мы его арестуем". Подобные же предупреждения были получены и еще несколькими крымскими татарами. Позвонил Мустафа Джемилев: "Петр Григорьевич, я думаю, что это не шутка и не пустая угроза. По всему чувствуется, это серьезно".
- Зачем ты мне это говоришь, Мустафа? Сам-то ты как бы поступил?
- Что Вы сравниваете?
- Я не сравниваю? Я только говорю, что не меньше тебя уважаю свое человеческое достоинство.
Переговорив с Мустафой, я позвонил Пете Якиру, Толе Якобсону, Юлиусу Телесину, Сереже Ковалеву, Саше Лавуту - попросил зайти. Это не было совещанием. Заходил кто когда мог. Всем я рассказывал о предупреждении КГБ и у всех спрашивал совета, как быть с поездкой. Никто не посоветовал ехать. Наиболее убедительно возражал Якобсон. Он сказал так: "Если бы у нас было чем пригрозить таким, что могло бы остановить арест, тогда можно было рискнуть поехать. А так как припугнуть нечем, то они могут проявить амбицию и арестовать даже вопреки воле центра. А уж когда арестуют, то не выпустят. Остановить арест еще можно, если своевременно и умело заняться этим, освободить арестованного невозможно".
В ответ на это я выдвигал только одно соображение: Если принять их незаконный ультиматум в отношении Ташкента, то они также начнут запрещать поездки и в другие города. Потом скажут, что арестуют, если выедешь из Москвы. Потом скажут, не ходи никуда, кроме как на работу, а потом запретят выходить из квартиры. Соглашаться на незаконные требования нельзя.
