Шарль Голль - Военные мемуары. Единство, 1942–1944
Но если прошлое дает так много оснований для взаимопонимания между Францией и Канадой, то настоящее правило к ним принадлежит. Друзья познаются в беде. За эти тяжелые годы на долю Франции выпало много бедствий. Захваченная врагом, потрясенная разгромом, преданная или обманутая теми, кто захватил власть в государстве и кто воспользовался своею властью и своей репутацией только для того, чтобы безвозвратно ввергать ее в пучину позорного унижения, Франция в течение некоторого времени могла произвести на неблагожелательного или поверхностного наблюдателя впечатление страны, которая, примирившись со своим падением, уже никогда не сумеет от него оправиться. Однако люди более дальновидные и доброжелательные скоро увидели, что в своих глубочайших недрах моя страна не желает покориться. Эти люди вскоре поняли, что воля, надежда, душа французского народа твердо остаются на стороне тех, кто отказывается опустить знамя и любою ценой стремится удержать свою родину в лагере свободы.
Я не буду говорить здесь о том, каких усилий, жертв, а порою и разочарований стоило все это французам, которые вели ожесточенную борьбу за независимость и национальное единство в самой Франции и за ее пределами.
Но я считаю своим долгом отметить то участие и ту поддержку, которые они встретили со стороны Канады, ее правительства и ее народа. Французские летчики, которых вы здесь обучали, французские войска, вооружению которых вы содействовали, французские военнопленные, которых вы помогли кормить и одевать, а кроме того, быть может, огромное количество французов, которые в боях и лишениях ощущали тепло ваших сердец, — все они могут это засвидетельствовать. Теперь Франция воспрянула и сплотилась. Если эта животворная дружба непосредственно поддерживала мою страну в ее испытаниях и тем самым содействовала материальному и моральному упрочению коалиции свободных народов в их борьбе против лютых врагов, то теперь она приобретает очень важную роль в деле организации мира вслед за этой ужасной войной.
Теперь, когда лучи победы уже начинают озарять горизонт, народы, объединившиеся во имя торжества права и свободы, ощущают глубокое и неудержимое стремление к лучшему будущему. Ибо, если столько мужчин и женщин свободного мира с готовностью страдали, сражались и трудились, если столько храбрых и доблестных воинов безропотно отдали свою жизнь, если столько городов и деревень принесли себя в жертву во имя общего спасения, то было бы нетерпимо, было бы просто немыслимо, если бы эти бесчисленные потери, жертвы и разрушения не привели к великому и всестороннему прогрессу человечества.
Но в наше время, когда все способствует постоянному упрочению взаимозависимости наций, а вместе с тем и отдельных индивидуумов друг от друга, можно ли представить себе подобный прогресс иначе, чем в условиях вполне реальной системы международного сотрудничества? По тем же причинам, в силу которых одна и та же война охватывает все пространство нашей планеты, ставшей такой маленькой, — по этим же самым причинам и мир, который нам предстоит организовать, должен быть единым миром. По тем же причинам, в силу которых то, о чем думают, что делают, что производят сегодня в любой точке земного шара, неизбежно отражается на судьбе самого скромного бойца, — по этим же причинам в мире будущего жизнь каждого человека независимо от его расы, национальной принадлежности, рода его занятий в какой-то степени будет зависеть от того, что будет сделано в той или иной точке нашей планеты в сфере политической, экономической, социальной, духовной или моральной. Это значит, что отныне уже нельзя себе представить ни безопасности, ни прочного и длительного прогресса того или иного народа, населяющего нашу планету, либо того или иного человека на земле, если все нации, а внутри каждой из них все ее граждане, не поймут необходимости братского сотрудничества друг с другом.
Франция, мало-помалу возрождающаяся к жизни после перенесенных ею бедствий, Франция, умудренная опытом своих тяжких страданий, Франция, которая отныне намерена не противопоставлять присущую ей жажду прогресса своей исконной мудрости, а, напротив, сочетать их, эта Франция заявляет о своей готовности взять на себя ту часть всеобъемлющей задачи, которую она способна осуществить. Она убеждена в том, что рядом с нею и вместе с нею будут все народы, верящие в нее. Она убеждена, что среди них в первую очередь будет Канада.
Телеграмма французской делегации в Соединенных Штатах министру иностранных дел, в Алжир
Вашингтон, 15 июля 1944
Американская печать очень широко комментировала поездку генерала де Голля в Вашингтон. Все газеты публиковали на первых полосах информацию и фото о его приезде, программе пребывания, о его пресс-конференции и поездке в Нью-Йорк.
Решения, о которых сообщил президент Рузвельт на своей пресс-конференции и которые касаются роли Временного правительства в освобожденной Франции, также публикуются на видных местах и встречают всеобщее одобрение.
«Нью-Йорк таймс», 12 июля: «Рузвельт отводит Алжиру первостепенную роль».
«Чикаго дейли ньюс», 10 июля: «Здесь, в Вашингтоне, генерал де Голль вновь возродил старую дружбу между Францией и Соединенными Штатами».
«Чикаго дейли ньюс», 11 июля: «Президент рассеял тучи, омрачавшие наши отношения с армиями генерала де Голля, и устранил тягостное положение, которое сложилось со времени высадки наших войск в Северной Африке».
«Нэйшн», 15 июля: «Рузвельт в конце концов оставил безнадежную позицию, пытаясь прикрыть свой отход дипломатическими оговорками. Будем же признательны ему за это. Однако остается фактом то печальное обстоятельство, что наша страна еще раз оказалась вынужденной лишь под давлением событий принять политику, которую ей следовало проводить с самого начала».
Более едко и подчас более коварно выглядят комментарии «Ньюс-уик», которая вынуждена делать хорошую мину при плохой игре: «Усмиренный де Голль готов сделать половину пути навстречу Рузвельту».
Приводимая ниже статья Энн Маккормик, напечатанная в «Нью-Йорк таймс» от 12 июля, прекрасно отражает мнение руководящих кругов: «В жизни генерал де Голль нисколько не похож на то, как он выглядит на фотографиях. Он более человечен, менее суров, менее „грандиозен“ во французском значении этого слова. В его поведении, как и во внешнем облике, нет ничего, что напоминает обычный тип француза.
Компромисс в Вашингтоне по своей сущности свидетельствует о правильной политике, поскольку каждая из сторон добилась того, к чему она стремилась. На пресс-конференциях, которые последовали за их встречами, генерал де Голль и Рузвельт признали, что это явилось результатом „лучшего понимания“, но если они лучше поняли друг друга, то именно потому, что находились в ином настроении и в ином положении, чем это имело место в дни Касабланки. Конференция в Анфе состоялась в очень напряженный и тревожный для американского правительства момент, когда началось одно из самых рискованных предприятий, какое когда-либо затевалось. Рузвельт был слишком поглощен военными проблемами, чтобы внимательно прислушаться к требованиям генерала де Голля…
