Наталия Шило - Маршал Тухачевский. Мозаика разбитого зеркала
Тем не менее в последние годы публицисты ревизионистского направления, отталкиваясь от полученных под давлением следствия, а порой и выбитых показаний, вновь пытаются доказать реальность существования «заговора». Правда, им приходится изрядно передергивать и вместо старых обвинений фактически придумывать новые. Не гнушаются ревизионисты и прямым подлогом, вставляя в публикации несуществующие документы и выдавая их за подлинные.
«Дело военных» не закрыто.
Стрелочник выбран, валите всё на него, он ведь уже не встанет…
Еще одной стороной «заговора» стало модное сейчас сваливание на его последствия всего подряд. Начиная от арестов в деревне Зачумеловка и заканчивая травлей тараканов в пищеблоке Наркомата обороны.
Примером подобного передергивания и явного сваливания чужой вины на назначенного кем-то стрелочника М. Н. Тухачевского и расстрелянных вместе с ним высших военачальников является объяснение событий, происходивших в 1937–1938 годах в созданном М. Н. Тухачевским первом в мире Реактивном научно-исследовательском институте (с 1937 года – НИИ-3 НКОП).
Из статьи в статью их авторы пишут, что причинами арестов в этом институте является то, что его покровителем был М. Н. Тухачевский, а это значит, что и его директор И. Т. Клеймёнов, и главный инженер Г. Э. Лангемак, и главный конструктор ЖРД В. П. Глушко были обречены. Причем первых двух под расстрел подвели должности, а второго спасло, что он не был даже начальником отдела. Что же касается С. П. Королёва, то это случай особый, в его аресте виноваты аж двое из участников процесса 11 июня. К уже упомянутому М. Н. Тухачевскому приписывают еще и Р. П. Эйдемана, с которым С. П. Королёв был тесно связан по работе в Осоавиахиме.
Версия очень интересная и удобная для тех, кто, как обычно, хочет скрыть истинное положение вещей. За уши, конечно, можно притянуть все, что угодно. Да, конечно, создал, руководил, часто общался и с И. Т. Клеймёновым, и с Г. Э. Лангемаком, и с С. П. Королёвым. Что же касается В. П. Глушко, то в доносах, написанных на него в НКВД в январе 1938 года, его называли то родственником, то племянником маршала: «В отношении инженера ГЛУШКО Валентина Петровича мне известно со слов бывш. Глав. бухгалтера Ленинградского Отд. РНИИ ВИГДЕРГАУЗ Веры Семеновны, что он является племянником Тухачевского»73. Естественно, вывод один: во всем виноваты М. Н. Тухачевский и Р. П. Эйдеман…
Только, к огромному сожалению тех, кто пытается выставить эту ситуацию подобным образом, ни М. Н. Тухачевский, ни Р. П. Эйдеман не имеют к этому никакого отношения.
Это очень хорошо видно при ознакомлении с материалами следственных дел всех шести подследственных. Мы более чем уверены, что в том случае, если бы в протоколах допросов и М. Н. Тухачевского, и Р. П. Эйдемана был хоть один вопрос, связанный с кем-то из этих четверых, то эти показания обязательно были бы подшиты к следственным делам как неопровержимое доказательство их участия в «военно-фашистском заговоре». Соответственно и этих подследственных обязательно бы допросили по этим «заговорщицким связям». Однако выписки отсутствуют, и вопросы об этих связях не задавались.
Один из авторов книги, изучивший следственные дела И. Т. Клеймёнова, Г. Э. Лангемака и В. П. Глушко, не обнаружил в них ни одного упоминания об этих связях. Кроме того, он же специально задавал эти вопросы дочери С. П. Королёва – Н. С. Королёвой, которая подтвердила отсутствие не только выписки из показаний Р. П. Эйдемана, но и вопросов по совместной работе ее отца с комкором.
Единственным исключением из этого списка является начальник ГДЛ в 1931–1932 годах Н. Я. Ильин, арестованный как помощник М. Н. Тухачевского и допрашивавшийся исключительно о совместной деятельности с маршалом. Что касается сотрудников НИИ-3 НКОП, то им инкриминировались совсем иные «заслуги» и участия в «военно-фашистском заговоре» среди них не было.
При анализе документов следственного дела И. Т. Клеймёнова создается впечатление, что его арестовали якобы в связи с работой в советском торгпредстве в Берлине, где он был заместителем начальника одного из отделов. По крайней мере, вопросы в протоколах допросов касались этого периода его деятельности. В конце протокола от 16 декабря 1937 года он признается, что «продолжил» свою «вредительскую деятельность» и после назначения на должность начальника ГДЛ. Там же он перечислил и тех, кого завербовал в эту организацию74: Лангемак, Королёв, Глушко и др.
«Протокол допроса от 15 декабря 1937 года, подписанный Г. Э. Лангемаком, состоит из описания развития ракетной техники за рубежом, очень похожего на приведенное в статье А. Г. Костикова «Ракета», опубликованной в 1934 году, и рассказа о том, как все, во главе с ним самим (Г. Э. Лангемаком), только и занимались тем, что вредили и срывали сроки сдачи объектов на вооружение РККА. При этом если эти объекты (после «задержек», совершенных «вредителями») попадали в отдел инженера А. Г. Костикова, то они тут же начинали волшебным образом работать»75.
Официально арестованный на основании показаний И. Т. Клеймёнова и Г. Э. Лангемака76 В. П. Глушко в протоколе допроса от 5 июня77 подписал показания о том, как конструировал «вредительский» двигатель ОРМ-66 и выставлял себя виновником всех неудач, беря всю вину на себя, при этом стараясь выгородить С. П. Королёва, понимая, что эти показания могут стать причиной ареста его товарища78.
Кстати, каким бы странным это ни казалось, но в деле В. П. Глушко было собрано наибольшее количество доносов, первый из которых написан еще в 1930 году.
Когда составляли постановление на арест С. П. Королёва, то написали, что основанием к этому являются показания тех же забитых до полусмерти и уже расстрелянных к тому времени И. Т. Клеймёнова и Г. Э. Лангемака79. В. П. Глушко смог дать такие показания, что их нельзя было использовать как доказательство вины арестовываемого. И выписку из них присоединили к делу скорее для проформы. Но в протоколе допроса уже подследственного С. П. Королёва показания, подписанные им, тоже имеют прямое отношение только к работе в НИИ-3.
Все это только доказывает, что ни М. Н. Тухачевский, ни Р. П. Эйдеман не имели к их арестам никакого отношения. Другое дело А. Г. Костиков, которые не только в конце марта – начале апреля 1937 года написал в ЦК ВКП(б) тот самый донос, с которого и началась травля руководства и разгром НИИ-380, но и признался в его написании, когда сам попал в НКВД, желая спасти свою шкуру в 1944 году за провал работ по созданию самолета-перехватчика81.
Кроме того, в 1938 году этот факт расправы над ними А. Г. Костикову был поставлен в заслугу и фигурировал при составлении характеристики при назначении его на должность и. о. главного инженера НИИ-3: «…Костиков является членом партии с 1922 г. За время работы его в НИИ-3, он вел активную борьбу по разоблачению вражеских действий врагов народа Клейменова и Лангемак…»82
