Юрий Стрехнин - В степи опаленной
- А сумеют?
- Да это очень просто. Берется пустая консервная банка. Из-под американской тушенки, например, в самый раз. К донышку банки припаивается металлический круглый штырек - калибра применительно к калибру винтовки. В банку вкладываются свернутые листовки, винтовка заряжается патроном с предварительно вынутой пулей, банка штырьком вставляется в ствол - вот и готов метатель. Нацеливаетесь в сторону немецких окопов, производите выстрел. Банка летит по положенной траектории, а когда она начинает падать - из нее разлетаются листовки, их читают немцы и сдаются в плен. Просто?
- Рупоров и банок наделать просто, - согласился я. - А вот рупористов подобрать...
- А вы запросите сведения у командиров батальонов, - посоветовал Миллер. Через штаб.
Я последовал совету. Начальник штаба полка майор Берестов, хотя и выразил некоторое неудовольствие тем, что моя вторая должность может отвлечь меня от основной - штабного офицера, тем не менее сразу пошел мне навстречу, дал соответствующее распоряжение - готовить матчасть для агитационной работы. А пока ее готовили, я занялся подбором рупористов.
Увы, знающих немецкий язык настолько, чтобы вести передачи, ни в батальонах, ни в других подразделениях отыскать мне не удалось. Правда, три-четыре солдата заявили, что знают немецкий, и были присланы ко мне. Но при проверке обнаружилось, что знания их более чем скромны. Похоже было, что ими руководила наивная надежда переменить службу на более легкую и безопасную, где-то подальше от передовой - они и не подозревали, что рупористу предназначено действовать на самом переднем крае, как можно ближе к противнику. Пришлось отправить самозванцев обратно. Но вот из минометной роты второго батальона сообщили, что у них есть солдат, который по-настоящему знает немецкий язык. Обрадованный, я не стал дожидаться, пока этого знатока вызовут в штаб полка, сам поспешил в минометную роту.
Когда я пришел к минометчикам, их командир, узнав, кто мне нужен, сказал:
- Есть у нас такой знающий. Из студентов, Гастев по фамилии.
- Гастев? - переспросил я. - Фамилия известная!
- Чем же? - полюбопытствовал командир роты.
- Был такой поэт Алексей Гастев, - объяснил я. - Очень видный в двадцатые годы, один из первых советских поэтов. О рабочем классе писал, славил труд. И не только поэтом был, а и ученым. Он, можно сказать, заложил основы НОТа.
- Чего?..
- Научной организации труда. Его стараниями был создан специальный научный институт, и он им руководил. У него книги по этому делу написаны.
- Ишь ты! - удивился комроты. - А Гастев про своего отца ничего не рассказывал. Может, однофамилец?
- Может быть. Да, а как его по имени-отчеству?
- Сейчас погляжу... - Ротный вытащил из сумки тетрадочку, полистал: Гастев Петр Алексеевич.
- И отчество совпадает. А где он?
- А вон там, где шалашик позади огневой.
Когда я подошел к шалашику, молоденький солдат, лежавший за ним и читавший какую-то толстую книгу, торопливо поднялся, растерянно глянул на меня.
Я назвал себя, спросил, любопытствуя:
- Что за книжка у вас?
- Математика... - смущенно ответил Гастев. - Занимаюсь в свободное время, чтобы не забыть.
- Вы студент?
- Да, Московского университета. Физмат.
- Как у вас с немецким языком?
- Отметки были хорошие...
Я объяснил Гастеву, какие виды имею на него, и увидел: он словно бы смутился. Но чем?
- Отметки отметками, - сказал я, - а как практически владеете?
- Читаю, перевожу со словарем.
- А произношение?
- Практики было мало.
- Ну вот, проверю вас, и если подойдете - начнем заниматься. Но нам важно не в разговоре совершенствоваться. Главное - произношение выработать правильное. Чтобы немцы нас понимали... Да! - вспомнил я. - Вы не родственник поэта Гастева?
- Нет... - тихо ответил Гастев. Казалось, он смутился еще более.
Нет так нет. Но что он так волнуется? Боится, что не подойдет в рупористы?
В ту минуту мне и в голову не пришло, какова была истинная причина смущения Гастева. Эту причину я узнаю лишь значительно позже.
А пока что надо было делать дело, ради которого мне понадобился этот скромный, довольно тщедушного вида паренек. Но все-таки почему он чувствовал себя так неловко? И я спросил для пущей верности:
- А вам интересно быть рупористом?
- Очень! - сказал он с воодушевлением. - Ведь нужно это, раз так широко дело ставится. Да и практику в немецком получу, пригодится после войны. Я вообще хотел бы хорошо изучить немецкий. Ведь математическая наука в Германии всегда была очень развита. Как это здорово - если смогу читать работы немецких математиков в подлинниках!
- Думаете стать ученым?
- Не знаю... Сначала надо войну кончить, потом - университет...
- Да, немало... Ну, пойдемте со мной, уединимся куда-нибудь.
- Сейчас, только книжку положу!
Гастев торопливо заглянул в шалашик, вытащил оттуда тощий солдатский сидор, сунул в него свою математику, успев бережно обернуть ее полотенцем, завязал мешок и вбросил его обратно в шалаш.
Мы выбрали укромное местечко за кустами, я достал из сумки бумагу с одним из текстов, переданных мне Миллером для разучивания с рупористами.
- Прочтите вслух. Как у вас с произношением? Результаты испытания оказались более чем удовлетворительными.
- Приходите на занятия рупористов, - сказал я Гастеву. - Когда они будут извещу. А пока практикуйтесь по текстам, я оставлю вам несколько.
После длительных повторных поисков мне удалось в разных подразделениях найти еще троих солдат, способных более или менее сносно произносить немецкие слова. И наконец, я начал занятия. Больше всего меня заботило, чтобы мои подопечные добились приемлемого произношения. Ставя мне эту задачу, Миллер предупредил: Если будете вести передачи с неправильным произношением, немцы будут только смеяться над вами, и никаких результатов такая агитация не даст. Поэтому мы старались изо всех сил. Лучше всего получалось у Гастева. И я поучал остальных: Вот учитесь, как надо вещать! Рупористы восхищались: Ты, Петя, ну как чистый немец говоришь! Петя расцветал от похвал и смущался от них.
Вскоре мы получили на вооружение жестяные рупоры, изготовленные в полковых тылах, и начали упражняться с ними, оглашая расположение полка возгласами на немецком языке, чем немало удивляли тех, кто еще не был осведомлен о нашей работе.
Многие в полку относились к нашим занятиям иронически. Нередко приходилось слышать: Словами фашиста не проймешь, бить его надо! Слово - тоже оружие! парировал я. - И не я же это дело придумал. Приказ свыше, значит - нужно.
Время от времени к нам наезжал Миллер, проверял, каковы успехи рупористов, учил их правильному произношению - немецким он владел в совершенстве, не то что я: у меня самого произношение было далеко не безукоризненным, мне было чему поучиться у Миллера, да, пожалуй, и у Пети Гастева.
