Владимир Губарев - XX век. Исповеди
Проститься с ним в Академию наук никто из руководителей страны и правительства не приехал…
К счастью, о человеке остаются воспоминания. Иногда они быстро стираются из памяти, но если уходит великий человек, то остаются навсегда. И обязательно хочется передать их потомкам, чтобы знали о фундаменте, на котором строится их жизнь.
Воспоминаниями о Ю.Б. Харитоне охотно делятся все, кто хоть однажды сталкивался с ним, а тем более, кто с ним работал. Я выбирал те фрагменты, которые дополняли уже сложившийся образ ученого и которые были для меня внове. Надеюсь, для читателя тоже…
Первое слово Льву Дмитриевичу Рябеву, который работал в Арзамасе-16, потом в ЦК КПСС, Совете Министров, в Министерстве среднего машиностроения, в Минатоме. Он был у Харитона в подчинении, потом стал его "начальством" (хотя какое у ученого может быть начальство!), но всегда был соратником. Лев Дмитриевич не любит рассказывать о себе, о своей работе, не очень жалует журналистов - работа у него всегда была сверхсекретной, но для Ю.Б. Харитона он не мог не сделать исключения. Он вспоминает:
"Мне повезло. Буквально с первых шагов работы во ВНИИЭФ с 1957 года в отделе А.С. Козырева мне довелось участвовать в исследованиях, которые имели высокий гриф секретности (особая важность). Тема называлась: "Обжатие малых масс дейтериево-тритиевой смеси с помощью взрывчатых веществ". Ход работ по теме часто обсуждался в узком кругу у Ю.Б. с участием Я.Б. Зельдовича, А.Д. Сахарова, Е.А. Негина и других руководителей института. Вскоре я убедился, что такого типа встречи-совещания были одним из элементов стиля работы руководства: не было "стены" во взаимоотношениях маститых ученых и молодых исследователей. С тех пор на протяжении почти сорока лет я имел счастье сотрудничать с Юлием Борисовичем.
Главная его заслуга, может быть, состояла не в том, что он лично сделал в науке (об этом - особый разговор), а в том, что он сумел создать атмосферу научного поиска, творчества, высочайшей ответственности…
В 1978 году, когда я покидал объект, Ю.Б. пригласил меня к себе домой. Мы были вдвоем, на столе стоял джин. Выпили по рюмочке на прощание. Он подарил мне на память свою довоенную статью по расчету центрифуг. Обсудили вопросы нашего взаимодействия на будущее. Ю.Б. напоследок сказал: "Теперь чаще будете посещать театры".
И в ЦК, и в министерстве, и в Совмине наши связи не ослабевали. Когда Ю.Б. бывал в Москве, он находил время для встреч. При встречах мы практически не говорили о политике. Лишь раз, когда речь зашла об А.Д. Сахарове, Ю.Б. бросил фразу, что А.Д. - нестандартный человек. Иногда он рассказывал о своих путешествиях по Енисею, Сахалину и другим местам, которые он очень любил. Но это было редко. В основном - работа, работа, работа…
Чернобыль учит, что ученые, которые заняты созданием сложной техники, должны обладать не только глубокими познаниями, свежим и ясным умом, но и особыми человеческими качествами, чтобы новая техника несла людям прогресс, а не беду.
Академик Д.С. Лихачев как-то говорил, что без нравственности нет современной науки. Юлий Борисович этого не говорил, он так жил.
Радий Иванович Илькаев работает во ВНИИЭФ с 1961 года. Прошел все ступеньки служебной карьеры, еще при жизни Ю.Б. Харитона стал директором института. Без согласия Почетного научного руководителя это было бы невозможно. Уже сам факт этого говорит о многом. Р.И. Илькаев вспоминает:
"В середине 60-х, после того, как из института из трех гигантов двое (А.Д. Сахаров и Я.Б. Зельдович) уехали в Москву, в институте остался один - Ю.Б. Харитон и более молодая генерация специалистов. Сам факт ухода выдающихся ученых можно было воспринимать по-разному. Некоторые могли считать, что для гигантов не осталось крупных задач, другие могли думать, что академики, достигшие впечатляющих результатов в оборонной тематике, хотели сделать работы такого же масштаба в фундаментальной физике.
А что же в такой ситуации сделал Ю.Б. Харитон? Он продолжал упорно, настойчиво работать. Невозможно себе представить Юлия Борисовича, ушедшего из института в другое место. Это был бы нонсенс. Потому что в его сознании и сознании всех научных лидеров институт и Ю.Б. Харитон неразделимы…
Очень интересен был Ю.Б. при рассмотрении конкретных вопросов, связанных с основной деятельностью института. Я помню случай, когда мы передавали на вооружение один из разработанных термоядерных зарядов. Практически все документы были готовы, небольшие изменения в конструкции обоснованы, отчеты написаны. Но когда отчет принесли на утверждение Ю.Б., он все-таки нашел, что в одном месте конструктора заменили материал на очень близкий, но обоснования замены не было. Нас всех тогда очень удивило, с какой тщательностью он работал. Он заметил оплошность, которую просмотрели, по крайней мере, с десяток специалистов, занимавшихся этим делом не один месяц".
Бытует представление, что жизнь в "закрытом городе Харитона" была чуть ли не безоблачной, особенно после того, как была создана и испытана первая атомная бомба. Даже появилась шутка: "Будете жить при коммунизме в окружении социализма". Но это был взгляд со стороны.
В.А. Цукерман, Герой Соцтруда, лауреат Ленинской и трех Государственных премий (все это - за создание оружия!) вспоминал:
"Не следует думать, что в наших исследованиях все было гладким и безоблачным. Случались обидные срывы. Забудут, например, поставить фотопленку или снять крышечку с объектива оптической установки, и дорогой опыт вылетал в трубу. После экспериментов итоги подводились таким образом. Если, например, из шести пять были удачными, говорилось: "Пять -один в пользу Советского Союза". Если же, например, из трех опытов два - неудачных, говорили: "Два - один в пользу Гарри Трумэна".
В начале 1949 года один из наших ведущих физиков придумал короткий лозунг: "Главная задача - перехаритонить Оппенгеймера". И "перехаритонили"… На Западе никто не думал, что СССР за каких-либо четыре года после самой разрушительной и ужасной из войн сможет ликвидировать разрыв между США и нами, связанной с ядерной наукой и техникой… В пятидесятые годы один из моих друзей говорил: "Когда после беседы с Юлием Борисовичем покидаешь его кабинет, кажется, у тебя за спиной вырастают крылья. Уходишь с верой - тебя поняли, тебе помогут, будет сделано все, чтобы реализовать твое предложение". За долгую работу в лаборатории я знал лишь одного руководителя — ученого и блистательного организатора науки, в отношении которого можно было произнести такие слова. Это был Игорь Васильевич Курчатов".
Связка "Курчатов - Харитон", пожалуй, сыграла решающую роль в "Атомном проекте СССР". Впрочем, не только в создании ядерного оружия. Любопытное наблюдение сделал Эдвард Теллер, когда он приезжал в Россию и встретился здесь с Харитоном. Затем великий американский физик написал представление на Ю.Б. Харитона, чтобы его наградить премией Ферми. Он отметил в своем письме Министру энергетики США:
