Николай Штучкин - Над горящей землей
Как-то раз в санитарную часть зашел начальник штаба полка, осмотрел помещение, обратил внимание на чистоту и порядок, похвалил Тамару.
- Я здесь ни при чем, - застеснялась она, - нас здесь трое.
- Верно, три медицинских сестры, - подтвердил начальник и пожаловался: - А врачей нет. И неизвестно, когда будут. Подумали мы, посоветовались с командиром и комиссаром и решили, что вы из сестер самая серьезная, самая знающая и самая активная. Короче говоря, товарищ Константинова, мы назначили вас врачом, точнее, временно исполняющей обязанности врача. Так что беритесь за дело.
- Какой же я врач! Как же я буду лечить людей? - испугалась Тамара.Это же такая ответственность!..
- Верно, дело ответственное, - согласился начальник штаба, - а лечить будете так, как и лечили. По сути дела, вы и действовали как врач, только не официально, без приказа. Теперь будете по приказу.
И Тамара стала врачом авиачасти. Она лечила механиков, техников, проводила медицинский осмотр летчиков перед полетами, следила за санитарным состоянием казарм, столовой, складских помещений, готовила в помощь себе команду солдат-санитаров. Работы, заботы захлестнули ее, закрутили.
Но в душе Тамара так и осталась летчиком. Дежуря на старте, с завистью смотрела она на пилотов, получающих указания перед полетами, расходящихся потом по своим самолетам, выруливающих на старт, взлетающих... ...А время шло, неделя за неделей, месяц за месяцем. Уже миновала опасность, нависшая над столицей Отчизны. Враг, потерпев крупное поражение, покатился на запад. Наступая, наши войска освобождали город за городом: Солнечногорск, Клин, Истру, Волоколамск. Освободили и Калинин, родной город Тамары.
Город разрушен, разграблен. Но родные все живы. Жива Верочка. Съездить бы к ней, посмотреть на нее. Хотя бы на день отпустили, на час, на минуту... "Нельзя! Не время ехать домой, Константинова". Нет, это не
командира слова, не начальника штаба. Это ее слова. Это она так сказала сама себе.
Стало известно, что полк вылетает на фронт, и в самое ближайшее время. Как долго этого ждали пилоты, механики! Как долго ждала Тамара! Как только придет приказ на перелет, она сразу напишет Василию, сообщит новый адрес. Только куда их направят? Вдруг под Ленинград. И на тот же аэродром, с которого летает Василий. Вот будет встреча! И вдруг:
- Берите расчет, Константинова. Улетаем. Строго приказано: гражданских с собой не брать. Начальник штаба умолк, постоял у порога, тихо добавил: Не от нас это зависит, Тамара. Не плачьте. Успокойтесь. Поедете домой, увидите дочку. А работа найдется. Люди нужны везде. Война. Может, еще и летать будете.
...Вот наконец и Пермь. Вот госпиталь. Тамара входит в палату, небольшую, но довольно просторную, светлую, где лежат, как ей сказали, "особо тяжелые". Зная, что у Василия обожжены руки, лицо и грудь, она невольно подумала: "Вдруг не узнаю его, забинтованного? Буду его искать, а он будет смотреть и видеть мое замешательство". Только подумала и сразу увидела. И сразу пошла к нему, тихо, осторожно, с замирающим сердцем.
Василий лежал на койке прямой, непривычно тихий, беспомощный. Руки, грудь и лицо - все открыто. Над ним возвышался прозрачный колпак. Но Тамара видела только лицо. Лицо было рядом и вызывало такое смятение, что она отшатнулась. Оно было страшным, бугрилось рубцами черных ожогов. Огонь перепахал его с ужасающей тщательностью. Без единого огреха. На лице жили только глаза, спасенные летными очками. Глаза напряженно смотрели вверх, в потолок, высокий и свежепобеленный. Но глаза не отозвались ни на взгляд Тамары, ни на зов.
Через несколько дней к Василию вернулось сознание. Тихо и неожиданно. Тамара сидела у постели, читала книгу, а может, и не читала, просто думала. И вдруг почувствовала, что на нее смотрят. И смотрит именно он, Василий. Еще не веря, она выждала секунду-другую, затем подняла глаза и встретилась с его взглядом.
- Здравствуй, - сказал он и улыбнулся. И сразу спросил: - Я очень страшен?
Очевидно, он помнил, что с ним случилось, или понял это теперь, чувствуя боль руками, грудью, лицом.
- Нет, ты не страшный, - убежденно сказала Тамара, - ты красивый. Подлечишься и будешь еще красивее.
Сказала и твердо в это поверила.
Это были первые сказанные ими слова. Потом они говорили много, им было о чем говорить, вспоминать. Она читала ему книгу, а несколько позже письма, приходящие из дома, рассказала об автошколе. Да, она теперь занималась, училась на шофера. Узнав, что Василий пробудет в госпитале долго, Тамара решила учиться.
- Ну что ж, это неплохо, - согласился Василий.- Пригодится.
- Обязательно пригодится, - подтвердила Тамара.- Не летчиком, так медсестрой буду работать, не медсестрой, так шофером. Война, все специальности нужны.
Так и шло время: полдня она занималась в школе, а полдня сидела с Василием, ухаживала за ним, помогала медсестрам, санитаркам. На ночь оставаться было уже не нужно: ожоги постепенно заживали, здоровье улучшалось.
- Скорее бы, - обрадовался Василий, когда врач однажды сказал, что скоро разрешит ему подниматься.- Сначала буду ходить, а там, глядишь, и летать разрешат, снова поеду в полк, к ребятам. Снова воевать буду, фашистов бить.
- А я куда? - забеспокоилась Тамара. Она уже так привыкла к этой жизни, наполненной до предела заботами, переживаниями, что иной даже не представляла. И глядя на нее со стороны, можно было подумать, что она, как и другие медсестры, здесь работает и работала раньше, и что не она приехала к мужу, а он по стечению обстоятельств попал в этот госпиталь.
- Как куда? - переспросил Василий и ответил: - Домой, к Верочке.
- Нет, - решительно сказала Тамара, - домой я не поеду. Я поеду с тобой. Есть же в полку и медсестры, и девушки-шоферы. Сам говорил. Правда, они все военные, но и я стану военной, а ты мне в этом поможешь. Зачем же нам расставаться, если можно служить вместе? Так и будем до конца, до победы.
Он согласился:
- Хорошо, пусть будет по-твоему.
Но судьба распорядилась иначе. Не пришлось им вместе служить, воевать, защищать от врага свое счастье. Василий уже поднялся, уже ходил по палате. Уже говорил с врачом, беспокоился, дадут ли ему летать. Радовался, успокоенный, обнадеженный. И вдруг ему стало хуже. Неожиданно, резко. Они стояли у окна, смотрели на улицу, на ясный солнечный день.
- Темно!..- сказал вдруг Василий и пошатнулся. Тамара подхватила его, довела до постели, уложила.- Почему же темно? Неужели что-то с глазами? обеспокоенно спрашивал он. Но вскоре затих, забылся и больше в сознание не приходил. Умер через два дня, на глазах у Тамары.
- Глубинная опухоль мозга, - сказал ей врач, - результат удара и сильных ожогов.
После похорон мужа Тамара была будто во сне. Утром вставала, одевалась, убеждая себя, что все это страшный сон, что Василий не умер, что ей надо идти в госпиталь, надо его проведать, узнать, как он там, как себя чувствует, в чем-то помочь ему. Очнувшись, садилась к окну, безмолвно смотрела на улицу, думала. Перед глазами одна за другой возникали картины прошлого.
