Юлия Матюхина - Фавориты правителей России
Согласно имеющимся сведениям первая упрекала оставшихся в Москве придворных в «измене, алчности и лиходействе», а духовенство – в соучастии и поощрении чинимый боярами преступлений. Сообщалось, что «разгневанный и опечаленный» царь на произвол судьбы оставил свое государство и решил обосноваться «где Бог ему укажет», так как он не хуже прочих беглецов и изменников, беспрепятственно отпускаемых им в другие земли.
Во втором послании, адресованном жителям Москвы, говорилось частично то же, что и в первом, но добавлялось, что теснимый самовластными боярами царь оставляет их на собственное усмотрение «жить по совести», что на мирных граждан он «гнева не имеет» и в дальнейшем собирается принять схиму.
Разумеется, этот демарш вызвал прямо противоположную реакцию народа и самого боярства. Московские горожане, напуганные произведенным скандалом, отправили в слободу делегацию с просьбой к самодержцу вернуться к «верноподданным рабам своим» и поступать в дальнейшем, как ему будет угодно. Цель была достигнута. Чтобы закрепить успех, монарх согласился вернуться при условии предоставления ему неограниченных полномочий. С получением согласия и на это он предупредил о своем дальнейшем намерении в целях государственной безопасности и сохранения своей жизни жестоко карать предателей и заговорщиков, забирать себе их имущество и лишать их как привилегий, так и самой жизни.
Одно из интересных толкований смысла опричнины заключается в формальном и фактическом противопоставлении самого царя и его круга всему остальному государству и его жителям без различия сословий. Это касалось и вопросов собственности, и соблюдения законов.
Так, всех бояр, их имущество и все княжество в целом приписали к «земщине» – огосударствленной собственности. Блюсти ее и должны были бояре, которым отныне запрещался свободный доступ к государю и которые дела свои должны были вести с его доверенными лицами.
В личную собственность царя («опричнину») забирали конфискованные у высланных и казненных бояр города, деревни и свободные земли. Доход с них шел в пользу Ивана IV и создавал дополнительный финансовый резерв для нужд его двора и «избранной тысячи» безгранично преданных охранников-головорезов, наделенных исключительными полномочиями. Для того чтобы разместить это количество людей, был специально возведен особый дворец в виде роскошной казармы или комплекса монастырских келий с «залом собраний», вместительными подвалами, оборудованными для производства дознания, суда и казни, с закрытым внутренним двором и «садом» (парком) для отдыха.
Однако в опричные попали не только конфискованные земли, но и некоторые кварталы в Москве и даже отдельные улицы. В случае «провинности» города или территории Иван IV объявлял свое особое право разместить на их землях свою тысячу-дружину с тем, чтобы она «чинили правеж» согласно тяжести вины.
Разумеется, даже если впоследствии волна казней и конфискаций и вышла из-под контроля, московский царь заранее осознавал тяжесть взятых на себя обязательств и ответственность за произведенные действия. Однако не боязнь погубить невинных беспокоила его и не европейское общественное мнение. Самодержец страшился мести угнетенного им без различия сословий народа, ввергнутого специально развязанным террором в постоянный страх.
По мнению исследователей, Иван IV небезосновательно считал постоянное пребывание подданных «земщины» в паническом ужасе, ожидании новых напрасных казней и зависимости от капризов монарха лучшим средством от заговоров и покушений. Повязанные общими преступлениями опричники-любимцы надеялись на милость государя за свою «исправность» и оставались в полнейшем неведении относительно своей дальнейшей судьбы, а их менее удачливые, но избежавшие наказания соперники могли, следуя логике, уличить последних в ослушании царской воли, участвовать в их наказании и тем заслужить расположение самодержца.
Размах разгула репрессий был таков, что даже видавшие виды иностранные наемники и бывшие европейские пираты, привлеченные Иваном IV в число опричников, спешили побыстрее набить карманы и убраться на голодную родину, неуверенные в своей завтрашней судьбе на службе у московского царя.
О преднамеренности репрессий свидетельствует и тайное обращение в 1566 г. Ивана IV к английской королеве Елизавете о предоставлении политического убежища в Англии для себя и своей семьи в случае вынужденного бегства из страны «по причине неблагодарности народа и опасной смуты». С этой же целью – отвести от себя возмущение, направив его на подставное лицо, почти через 10 лет с титулом великого князя всея Руси на руководство православной страной им будет посажен знаменитый касимовский царевич Симеон Бекбулатович, а сам Иван в демонстративно самоуничижительных грамотах к нему будет титуловать себя обычным «князем московским Иванцом Васильевым». Однако уже в следующем году, когда опасность минует, царевич Симеон будет разжалован в тверские князья.
Организация опричной дружины как вариация завоевательского похода царя-воина походила на трагифарс, потому что страна-то была не чужая, а уже много лет принадлежала московскому правителю и его предкам. Сам образец правления, как считают ученые, был списан со средневековых полувоенных орденов типа тамплиеров или иоаннитов, подчинявшихся внутреннему регламенту и своим особым целям.
Отсюда и требование безграничной преданности самодержцу-руководителю, демонстративное пренебрежение обязательными для всех религиозными заповедями, нравственными принципами и житейскими традициями, всеобщая слежка и доносительство, закрытые пиры и «молебны», переходившие в исступленное богохульство и чудовищные немотивированные казни. При всем этом пребывавший в состоянии одержимости заговорами Иван IV в своем завещании искренне изображал себя непонятым «скитальцем и грешником, погрязшим во мраке», насколько позволяло его изломанное сознание.
Не только письмами и поминальными синодиками, распространявшимися по монастырям, но и официальными указами определяются фантастические свирепости по отношению не только к конкретным лицам, но и к рядовым гражданам, попавшим в зависимость от распоясавшихся опричников царя. Уже упоминавшийся новгородский погром 1570 г. произошел по причине подозрения горожан в измене, в результате чего был захвачен и весь путь от Москвы. Тогдашние описи новгородских мест одинаково объясняют запустение сел и деревень или появлением литовских войск, или приходом «людей государевых». В результате исправной работы царских дознавателей лишились головы не только представители городской администрации и местного самоуправления, но и такие знаменитые опричники-любимцы, как отец и сын Басмановы и др. В общем русле был казнен как заговорщик и двоюродный брат государя Владимир Старицкий.
