Юрий Пантелеев - Полвека на флоте (со страницами)
— К сожалению, мы еще не можем так вкусно и сытно кормить наших солдат и матросов…
СУН ЯТ-СЕН НА БОРТУ «ВОРОВСКОГО». КИТАЙ. РЕД ОСТРОВА ВАМПУ. 1924 г.
Спустя всего год мы с глубокой скорбью узнали о кончине этого светлого человека, талантливого революционера, выдающегося ученого, искреннего друга Советского Союза.
…В полдень 11 ноября 1924 года, при большом стечении наших китайских друзей, мы покинули гостеприимную страну.
В моем походном дневнике записано: «Переход из Китая во Владивосток был трудным. Дул северо-восточный ветер силой семь баллов, а в Формозском проливе он достиг штормовой силы. Температура падала с каждым днем, мы ведь шли на север и очень скоро увидели на палубе первый снег… Нас встречала русская зима…»
20 ноября «Воровский» отдал якорь во Владивостоке, в бухте Золотой Рог. За кормой осталось 14 тысяч миль. Помножьте это на 1852 — получится почти 26 тысяч километров. В этом походе впервые флаг Советского Союза был пронесен через три океана и десять морей. И на всем этом пути мы воочию убеждались в силе и величии ленинских идей. Они проникали через все барьеры к трудящимся разных стран и континентов.
Как же не гордиться нашей Родиной, маяком освещающей путь в будущее всему человечеству!
[80]
ПОДВОДНИКИ
После похода на «Воровском» мы снова вернулись на курсы. Закончил я их весной 1925 года. Назначение получил на Черное море.
Вот и Крым. Не отхожу от окна вагона. На южной земле уже пышная зелень. Цветет миндаль. Поезд ныряет в туннель. Их тут несколько. Вспыхнет на мгновение дневной свет, и снова темнота. Наконец в глаза ударило таким ярким солнцем, что невольно зажмурился. Внизу голубеет Южная бухта. Всматриваюсь в корабли. На каком из них уготовано мне служить?
На перроне нас обступили мальчишки, наперебой предлагая комнату. Жене понравился маленький шустрый мальчуган.
— Давай, веди к себе.
Идти пришлось не так далеко. На улице матроса Кошки у подножия Малахова кургана наш проводник постучал в калитку. Во дворе стоял небольшой, утопающий в зелени домик. Встретил нас седой человек в тельняшке. Представился: старожил этих мест, бывший черноморский моряк Иван Афанасиевский. И домик, и его хозяин нам понравились, и мы поселились здесь, на Корабельной стороне.
Оставив жену распаковывать чемоданы, я поспешил в штаб флота.
Маленький трамвайчик — гордость севастопольцев, открывших трамвайное движение на 9 лет раньше, чем в Петербурге, — довез меня до центра города.
Встречные командиры сказали мне, что штаб, Реввоенсовет и политическое управление флота размещаются на «Красном моряке», который стоит у Минной пристани. Я ожидал увидеть большой корабль, а оказался старый-
[81]
престарый колесный пароходик водоизмещением всего около сотни тонн. После я узнал, что он был построен в Англии еще в 1866 году. Купленный русским правительством, сразу же оказался в Севастополе и стал яхтой главного командира флота и портов Черного моря.
Как яхта высокого начальника пароходик, может быть, был хорош, а как штабной корабль не годился. Теснота здесь была страшная. Каюта начальника отдела кадров флота крохотная. Дверь ее была распахнута настежь. Хозяин каюты сидел у маленького столика, на койке — другой мебели не было — сидел посетитель, какой-то большой командир с широкой нашивкой на рукаве. Остальную часть койки занимали стопки папок.
Собеседники жарко спорили, и на мой осторожный стук никто не обратил внимания. Волей-неволей мне пришлось стать свидетелем разговора. Посетитель просил дать ему четырех штурманов на подводные лодки, а начальник отдела кадров уверял, что может дать только двух. Наконец оба повернулись ко мне и чуть ли не в один голос спросили, что мне надо.
— Вам нужен штурман на подводную лодку. Можете располагать мной. Начальник отдела кадров просмотрел мои бумаги, поморщился.
— Если метили в подводники, надо было кончать подводный класс. А теперь пойдете на канлодку.
— Ерунда! — вмешался посетитель. — Он штурман — это основное, а подводным делам мы его научим… Не спорь, Коля, пиши предписание, ведь человек сам просится в подплав, а это не так часто случается.
Начальник отдела кадров махнул рукой и наложил резолюцию.
— Ну, а теперь давайте знакомиться, — сказал посетитель и протянул мне ладонь. — Головачев, начальник отдельного дивизиона подводных лодок Черноморского флота.
Через несколько минут мы с ним уже шли по бухте на тихоходном катеришке. По пути Головачев задавал мне множество вопросов, словно оценивая новое «приобретение». Тогда было не принято обращаться к начальству насчет квартиры, и оно об этом не заикалось. Но все же у трапа плавбазы начдив спросил:
— Между прочим, где вы устроились?
[82]
Я ответил, на что последовал спокойный кивок.
Плавбаза подлодок «Березань» — старый транспорт времен первой мировой войны. Удирая из Севастополя, белые взорвали на судне машины, разграбили оборудование. Таким мертвецом оно и стояло в Южной бухте, недалеко от вокзала. Необходимые подводным лодкам зарядовая станция, аккумуляторная мастерская и прочее хозяйство только начинали строиться. Пока же пять подводных лодок сиротливо стояли у плавучих пирсов и находились, что называется, на самообслуживании.
Каюты на «Березани» оказались маленькие, неуютные и совершенно не оборудованные. Я поселился вдвоем со штурманом Е. Е. Пивоваровым — моим старым товарищем по службе и учебе. Сначала было тоскливо. Мы, как далекую мечту, вспоминали наши шикарные каюты на линкоре «Марат» и на канлодке «Хивинец».
Кают-компания, где обедал весь командный состав дивизиона, тоже была и темной и убогой. Впрочем, мы на это не сетовали. Важно было другое: коллектив подобрался дружный, в кают-компании всегда было шумно и весело. В такой среде любые бытовые неудобства кажутся пустяком.
Приняли нас, молодых штурманов, очень приветливо. Через пару дней мне казалось, что я уже давно служу в дивизионе. Конечно, это во многом зависело от начдива Головачева и комиссара Голубовского. Оба они были старыми подводниками. В отличие от Головачева, человека шумного и резковатого, Голубовский был мягкий, малоразговорчивый, больше прислушивался к нам, нежели сам говорил. Чуткий, внимательный, он постоянно заботился о людях.
Меня назначили штурманом на подводную лодку «Политрук» — единственную большую лодку типа «Барс». Лодки эти строились еще в царское время по проекту талантливого русского инженера-кораблестроителя И. Г. Бубнова. В первую мировую войну они воевали неплохо. В годы интервенции несколько лодок этого типа белые увели в Бизерту (Африка), остальные взорвали, затопили или привели в полную негодность. Осталась одна-единственная «Нерпа». После основательного ремонта ей дали новое название и включили в состав Черноморского флота. На ней мы теперь служили. Надводное водоизмещение лодки около шестисот тонн. Скоростью
