Валерия Носова - Комиссаржевская
И вот разговор с Фердинандом никак не получался, она чувствовала, что Луиза — вне ее актерской индивидуальности и потому фальшивит. Павел Васильевич Самойлов, молодой и очень талантливый актер, играл Фердинанда. Он понимал душевное состояние партнерши и деликатно предложил:
— Пройдемте еще раз это место!
Но нервное возбуждение уже захлестнуло Комиссаржевскую. Она стояла бледная, без кровинки в лице, готовая вот-вот упасть в обморок. Слезы блестели на глазах, в голосе слышалась мука.
— Кто, кто меня уверил, что я могу быть актрисой? — проговорила она, судорожно сжимая виски кончиками пальцев, и поспешно ушла со сцены.
В середине сезона, опять-таки наспех, готовили мелодраму «Две сиротки». Комиссаржевская играла слепую Луизу, Тираспольская — ее сестру Генриетту.
В сцене, вызывавшей неизменно в зрительном зале жуткую тишину с всхлипываниями и сморканием в платки, Луиза ползает по полу, отыскивая нужный ей ключ, и натыкается на мертвую сестру. Проделав однажды все это на репетиции, Вера Федоровна начала хохотать, не поднимаясь с пола.
Партнерша смотрела на нее с испугом.
— Что такое? Что с вами?
Режиссер принял было ее смех за истерические рыдания, но потом рассердился.
— Повторим всю сцену! — кричал он.
А Комиссаржевская, виновато поднимаясь с пола и едва удерживаясь от смеха, повторяла:
— Не могу, не могу играть искусственных ситуаций!
Неспособность подчинить свою артистическую индивидуальность неестественному, нежизненному положению, непреоборимое отвращение ко всякой искусственности, неправдоподобной драме вели то к бурному сомнению в своем призвании, то к неудержимому, до истеричности протесту.
При постоянной смене разнохарактерных пьес Комиссаржевской, естественно, приходилось играть и свои, близкие ее природе роли и чужие, чуждые ей по характеру.
Занятая целыми днями разучиванием ролей, репетициями, спектаклями, она писала из Вильны друзьям: «Я так занята, как я не знала, что можно быть занятой!»
И по тону такого рода неоднократных признаний чувствуется, что в этой занятости и горе и радость артистки.
«…Я играю уже роли, а не рольки… — сообщает она, — и играю драматические роли…»
Среди этих ролей особенное место в репертуаре и сценической жизни Комиссаржевской заняла роль Рози в новой тогда пьесе Зудермана «Бой бабочек», шедшей в Вильне впервые для ее бенефиса.
Незадолго до бенефиса, в середине сезона, произошел почти небывалый в летописях театра случай: Незлобии предложил Комиссаржевской контракт на новый сезон с повышением жалованья.
Одновременно он приглашал ее и на летние гастроли в Старую Руссу.
Вера Федоровна растерялась. Никто из ее товарищей еще не получал от антрепренера подобных предложений. Предложение было как нельзя более выгодным и приятным: оно обеспечивало артистку почти на два года работой и давало возможность прожить еще два года в родной Вильне, где многие еще помнили Золотую красавицу и считали праздником даже минутную встречу с нею за кулисами театра или на улице.
Но, с другой стороны, вопрос об Александринском театре был только отложен, и Вера Федоровна об этом не могла забыть. Она посоветовалась с единственным другом. Бравич сказал:
— Контракт подписывайте, но с условием, что в случае надобности театр отпустит вас на три дня для дебюта в Александринский театр.
Бравич обладал деловым умом. Комиссаржевская выговорила у Незлобина право на отпуск для дебюта и подписала контракт.
Принимая бумагу и пряча контракт в стальной шкаф, Незлобин напомнил артистке о приближающейся поре бенефисов.
— Выбрали вы что-нибудь для себя?
Вера Федоровна и дома и с товарищами не раз затевала разговор о пьесе для бенефиса, спрашивала совета, перебирала сама все сыгранные роли, но не могла ни на чем остановиться.
Незлобин деликатно ждал ответа.
— Выберите сами, Константин Николаевич!
— Вот что, Вера Федоровна, давайте сделаем, — предложил Незлобин. — Я просмотрел одну пьесу. Думаю, публике она придется по вкусу и вам подойдет. Это «Бой бабочек» Зудермана. Возьмите-ка, — вынимая из своего стола новенький томик, продолжал он. — Рози — ваша роль!
Пьеса показалась актрисе интересной, и она начала готовить роль Рози, девочки-подростка. Когда остальные роли были распределены и расписаны, Вера Федоровна и спать ложилась с тетрадкой, вдумываясь в каждое слово, в каждую фразу текста.
Спектакли с участием Комиссаржевской неизменно давали полные сборы. На бенефис ее билеты были распроданы за неделю. Вере Федоровне и на ум не пришло ездить по знакомым, предлагая билеты на свой бенефис, как это приходилось делать некоторым ее товарищам по труппе.
Мария Николаевна под вечер проводила дочь, неся за ней коробку с голубым платьем для Рози. Она помогала Вере одеваться, причесываться вплоть до стука в дверь:
— На выход!
Мария Николаевна перекрестила свою Верочку и поспешила в оркестровую яму — смотреть, как встретят бенефициантку.
Когда поднялся занавес, Рози в светло-голубом платьице задумчиво стояла у окна, слушая болтовню своей сценической матери. Шум, гром, вопли театрального зала заставили ее оглянуться и приблизиться к рампе. В тот же момент из «кукушек» — самых верхних, крайних лож — посыпался разноцветный дождь бумажных угольничков, квадратиков, кружков, быстро покрывший цветным ковром рампу, пол сцены, ближайшие кресла партера, барьеры нижних лож. Мария Николаевна на лету поймала несколько листков. На красных было напечатано: «Сейте разумное, доброе, вечное, сейте, спасибо сердечное скажет вам, Вера Федоровна, русский народ!» На зеленых — простое приветствие: «Нашей любимой артистке В. Ф. Комиссаржевской горячий привет!» На голубых: «Нашей гордости — привет от Вильны».
О самом спектакле подробно рассказывает в своих воспоминаниях писательница, виленский старожил Александра Яковлевна Бруштейн, театральный человек с детства.
В первом действии Рози с упоением хлопочет по хозяйству, в доме ждут гостей — жениха старшей сестры Эльзы и его отца. И Рози, как настоящий ребенок, наслаждается праздником, лакомится украдкой закуской, задирает своего родственника Пиголицу — Вильгельма. Доставая праздничные, еще бабушкины чашки, она вдруг задумывается. Сидя на спинке стула и глядя куда-то далеко-далеко, Рози тихонько признается, что «влюблена во всех мужчин на свете». Комиссаржевская говорила это с огорчением, смешным и трогательным, словно сама немножко смущенная такой любвеобильностью. Но вот на сцене появлялся Макс, и сразу становилось все ясно: Рози, по-детски нескладная и чуть-чуть смешная в своем полудетском платье и дешевых туфлях без каблуков, становилась грациозной. И зрители понимали, что «из всех мужчин на свете» ее душа уже избрала только одного.
