Николай Пинчук - В воздухе - ’яки’
Рано утром 26 мая я; Калюжным вылетел на свободную "охоту". На шоссейной магистрали Орша — Витебск, в районе Богушевска, мы увидели большое скопление вражеской техники. На бреющем полете вынырнули из-за леса на фашистскую колонну и начали обстреливать ее из пушек и пулеметов. Мне было хорошо видно, как вспыхивали автомашины, взрывались бензовозы, выбрасывая в небо огненные фонтаны, в страхе и панике метались гитлеровцы. Беспрепятственно сделали несколько заходов, "утюжили" противника, пока не израсходовали весь боекомплект.
Сердце переполняла радость, и я запел:
Белоруссия родная,
Украина золотая,
Наше счастье молодое…
Видимо, по радио меня услышали на командном пункте. В наушниках шлемофона раздался строгий голос:
— "Двадцатый"! "Двадцатый"! Вы что там, с ума посходили?
— Никак нет, задание выполнено! А песня вырвалась нечаянно, от радости, что нахожусь в родном белорусском небе.
Я почувствовал, как сразу потеплел далекий голос:
— Ну, хорошо. Концерт будем считать законченным. Быстрей возвращайтесь!
Подаю команду Калюжному: "Следуй за мной!" На малой высоте, чтобы немецким самолетам было труднее нас обнаружить, идем к своему аэродрому.
В то время наш авиаполк базировался в районе Заолъша, южнее железнодорожной станции Лиозно. До линии фронта отсюда было, как говорится, рукой подать. Техники, мотористы, оружейники вместе с батальоном аэродромного обслуживания разместились в землянках, палатках, уцелевших строениях, а летный состав расквартировали в деревушке.
На следующий день несколько летчиков на рассвете вызвали на аэродром. Вместе со мной в автомашине оказались Борис Арсеньев, Владимир Баландин и Николай Корниенко. Десять минут тряски по проселочной дороге, и машина остановилась у взлетной полосы.
— Старшего лейтенанта Пинчука срочно к начальнику штаба полка! — этими словами встретил нас посыльный.
Мне почему-то подумалось, что получу взбучку за вчерашний "концерт". Приготовился к ответу на ходу. Переступив порог штабного помещения, я приложил руку к фуражке:
— Товарищ подполковник! Старший лейтенант Пинчук по вашему приказанию…
Но начальник штаба Федор Семенович Гнездилов, высокий,
худощавый, с воспаленными от бессонницы глазами, устало махнул рукой:
— Садись, артист! Докладывать потом будешь. А сейчас быстро поднимай в воздух свою четверку и на максимальном режиме жми вот сюда, — начальник штаба показал пальцем на район Витебска. — Прикройте наши войска. На помощь подойдет четверка Запаскина. Он с ребятами вот- вот должен быть здесь.
Гнездилов достал портсигар, размял папиросу и, внимательно вглядываясь в мое лицо, будто впервые его увидел, добавил тепло, по- отцовски:
— Уж ты, Николай, не подведи. Теперь-то ты в родном небе. Вроде хозяина. Ну, желаю удачи, — и он пожал мне руку.
Я выскочил из штаба, на ходу отдал распоряжения своему ведомому и второй паре летчиков. Вдогонку раздался голос подполковника:
— И чтобы мне было без выкрутасов, а то голову сниму…
У самолета техник участливо спросил:
— Чего он так раскричался?
— Пусть это тебя не тревожит, — успел я сказать и, пристегнув парашют, задался в кабину.
В считанные минуты четверка краснозвездных Яков была в воздухе и с набором высоты взяла курс на Витебск. На подходе к району боевых действий мой ведомый Борис Арсеньев передал по радио:
— Командир, вперед! по курсу немецкие самолеты!
Увидев их, решил подняться еще метров на 500. В воздушном бою часто высот решает исход дела. Кто выше, у того преимущество в выборе маневра и атаки.
Вслед за мной поднялись и товарищи. Высотомер показывал 4500 метров. На большой скорости мы пошли на сближение с "мессерами" Они летели двумя четверками, держа дистанцию в 600–800 метров. Я передал Арсеньеву: "Боря, с ходу атакуем первую четверку!", а Баландину дал команду связать боем вторую четверку "мессершмиттов".
Немцы, надеясь на свое численное превосходство, приняли вызов. Бой начался с виражей, а затем продолжался на вертикальном маневре. На крутой горке мой Як настиг один самолет противника. От прямого попадания 37-миллиметрового снаряда он ворвался.
Тут же увидел, что другой фашист заходит в хвост Арсеньеву. Это могло кончиться плохо для моего ведомого. Предупредил его по радио:
— Борис, влево, резко влево, в хвосте — немец!
Узнав мой голос, он бросил самолет в крутую спираль, и огненная очередь прошла мимо.
Я находился немного выше и левее вражеского самолета. Положение было выгодным. Упустить такой момент непростительно. Все мое тело напряглось, ладонь словно прикипела к рукоятке управления. С большим креном и снижением доворачиваю еще левее и отчетливо вижу в перекрестии прицела врага. Нажимаю сразу на обе гашетки — и второй стервятник камнем пошел к земле.
В этот момент я почувствовал тупой удар. Мой самолет сильно встряхнуло. Не раздумывая, сваливаю машину в штопор. Увидел, что у "ястребка" нет половины левого элерона. Но, несмотря на повреждение, машина еще слушалась меня.
По пути на аэродром мысленно еще раз представил себе картину боя. Только теперь все понял. В пылу сражения, когда я гнался за вторым "мессером", не заметил его ведущего. Зато он внимательно наблюдал за мной и, выбрав момент, полоснул из пушки по левой плоскости Яка. А когда я был в штопоре, немец, очевидно, подумал, что со мной все кончено, и прекратил погоню. Через некоторое время снова увидев мой бортовой номер, вражеский летчик сразу пустился наутек.
Арсеньев потерял меня и пристроился к Баландину, который сбил одного фашиста. Самолет Николая Корниенко подбили, и он вынужден был выйти из боя.
Отважно дралась с восьмеркой "фоккеров" вторая наша четверка во главе с командиром эскадрильи капитаном Запаскиным. О ее вылете я услышал по радио с командного пункта полка, уже находясь со своей группой в воздухе.
Абрамишвили надежно прикрывал командира эскадрильи, но при каждом промахе ругался по-грузински. В очередном заходе комэск умело сманеврировал, выбрал выгодную позицию и зажег "фоккер". Остальные вражеские машины повернули назад.
— Вот, Мириан, нам с тобой один на двоих достался, — пошутил командир, успокаивая своего горячего товарища, которому на этот раз не повезло.
Весь бой длился около 15 минут. Не досчитавшись 4 самолетов, немецкие пираты, не солоно хлебавши, ушли восвояси. Мы в этом бою, несмотря на численное превосходство врага, потерь не имели.
Я упоминал о том, что на подбитом самолете Корниенко вышел из боя. Мы думали, что наш товарищ погиб и, к счастью, ошиблись. Вражеский снаряд угодил в заднее бронестекло кабины его машины. На какое-то мгновение у летчика потемнело в глазах. Самолет качнулся и не совсем уверенно развернулся.
