Альберт Пинкевич - Песталоцци
«Я хочу стать учителем-,—сказал он себе и стал действовать. Уже в мае 1798 г. он обращается к Директории с предложением своих услуг, именно в области народного образования, и ведет переговоры с членом Директории Леграном, а затем с министром наук и искусств — Штапфером. Об обоих он говорит очень тепло, а Штапфера называет вторым Изелином — высшая похвала в его устах…
Альберт Штапфер — профессор филологии и философии в Берне — бил одушевлен самыми лучшими желаниями. По его настоянию Директория включила в свои первые декларации заявление о ее твердом намерении поднять народное просвещение; это весьма обрадовало Песталоцци и толкнуло его на переговоры с Директорией.
Песталоцци обратился со следующим письмом к министру юстиции Мейеру (ввиду отъезда Штапфера), уже после переговоров с Леграном.
«Гражданин министр!
Убежденный, что родина нуждается в существенном улучшении образования и школ для самых низших слоев народа, и уверенный в том, что трех или четырехмесячные исследования в этой области дадут существенные результаты, и, ввиду отсутствия министра Штапфера, обращаюсь к гражданину министру Мейеру, чтобы через него предложить стране мои услуги и просить его сделать те шаги, которые могут оказаться необходимыми для моих патриотических целей.
С республиканским приветом.
Аарау. 21 мая 1798 г. Песталоцци».
Директория с удовольствием приняла предложение Песталоцци. Положение народного образования и в это время было весьма неблестяще. Из числа 360 имевшихся во всей Швейцарии деревенских школ лишь 130 имели свои помещения, в остальных преподавание велось в комнатах учителей. Впрочем, настоящих — профессионально-подготовленных — учителей в деревнях, как правило, не было. Учительством занимались попутно те, кого не удовлетворяла их основная работа — ткача, сапожника или портного и кто не очень уж по своему образованию отличался от остальных жителей деревни. Декреты Штапфера. направленные к улучшению положения деревенских училищ не осуществлялись. Штапфер принимал меры к созданию подготовленного штата учителем, — начиналась борьба за просвещение, — и Песталоцци, оживленный и радостный, принимает в ней. наряду с деятельностью политической, участие со всей своей страстностью. Песталоцци разработал обширный план, соответствовавший установкам нейгофского опыта, а также тому, что было описано о «Лингарде и Гертруде», относительно учреждения нового института для бедных. Штапфер доложил план Песталоцци Директории с самой горячей и положительной его характеристикой, и, по его докладу. Директория отпустила для начала крупную сумму (3 000 флоринов), предоставила ему право выбрать необходимое количество помещений из числа монастырей или национальных зданий и т. д. Дело несколько задержалось выбором подходящего района. Произошли события в Стансе. Осталось много сирот и вообще беспризорных детей.
Правительство сочло необходимым учредить в Стансе приют для сирот и поручило, постановлением от 5 декабря 1798 г… Песталоцци руководство этим приютом, а пастору Бузингеру и правительственному комиссару Трутману общий контроль над ним. Одно из зданий монастыря клариссок и прилегающий к нему луг были переданы приюту с тем, чтобы поместить в нем до 80 детей. Для начала на расходы было ассигновано 6 000 франков.
Песталоцци нисколько не опечалился, что прежний план его не был осуществлен. Он охотно направился в Станс: уже 7 декабря он был на месте, один — без семьи.
Станс расположен вблизи от Фирвальдштедтского озера, у подножья высочайших Альп, невдалеке от водораздела между Рейном и Роной, относительно не так далеко от Сен-Готарда. Живописно расположенный городок в дни работы там Песталоцци представлял собою груду развалин, среди которых ютилися полуголодные, оборванные люди. Это были братья и сестры, отцы и матери тех, которые погибли в борьбе против правительства. А Песталоцци от имени этого правительства прибыл в Станс. Кроме того — это был католический город, а Песталоцци — протестант Нетрудно представить, что положение его было архитяжелым. Но Песталоцци не пугали никакие трудности, так как ему казалось, что сбывается «сон его жизни». «Я — рассказывает он через три года — пошел бы в самые темные пропасти гор, только чтобы приблизиться к моей цели. и я дей-ствительно к ней приблизился»…..И еще раньше, под свежим впечатлением работы в Стансе, — в 1799 г. — он писал: «Я пошел охотно… Мое страстное стремление наконец осуществить на практике сон моей жизни привело бы меня к тому, можно сказать, что я бы начал действовать на высочайших вершинах Альп, без огня и воды, если бы только мне дали начать».
Песталоцци рвался к делу, к подвигу, ибо иначе как подвигом трудно назвать то, что сделано им в полгода, прожитые в Сансе. Обстановка для работы была самая неподходящая — кроме денег, которые правительство отпускало довольно охотно и в которых Песталоцци не нуждался, отсутствовало, как он сам об этом пишет в 1799 г., все: ни кухни, ни комнат, ни кроватей, ни обслуживающего персонала. Было заказано сделать кровати, но их долгое время не было, был необходим ремонт для приспособления помещения, не хватало ни материалов ни людей. Не надо забывать, что обстановка оставалась военной не только в результате восстания населения против Директории. но и потому. что в 1799 г. Швейцария была одним на основных театров военных действий между французами и второй коалицией. В этих условиях что-либо сделать быстро было совершенно невозможно. Напомним, что в глазах населения Песталоцци был к тому же еретик — протестант, посланец ненавистной Директории и Франции. Погода стояла туманная, порою шли дожди, пыль от разрушенных стен зданий проникла всюду, и благодаря сырости все помещения были грязны от уличной грязи и размокшей пыли.
14 января 1799 г. пришла к Песталоцци первая партия детей. Внешний вид детей был ужасен: «Многие поступили, — рассказывает Песталоцци, — с закоренелой чесоткой, многие с проломленными головами, шли в лохмотьях, полных насекомыми, худые, как скелеты, желтые и с оскаленными зубами и в то же время со страхом в глазах; у некоторых лбы были в морщинах — признак недоверия и заботы, некоторые были наглы, с привычками попрошайничества, льстивости и всякого лукавства: другие были подавлены бедствием, терпеливы, но недоверчивы, замкнуты и робки».
Песталоцци начал свое дело один — без помощников, кроме одной экономки. Воспитание, обучение, лечение, наблюдение за порядком и т. п. — все это лежало по преимуществу на Песталоцци, который занимался детьми с самого раннего утра до позднего вечера, до самого сна. Как Песталоцци сам утверждает, он и не хотел никого себе в помощники, ибо достичь поставленных целей он мог только один, никто не понимал, что ему было собственно нужно. «На земле не было никого, кто бы хотел повести обучение и воспитание детей с моих точек зрения. Впрочем, я и не знал никого тогда, кто бы мог это сделать, даже если бы захотел. Чем ученее и образованнее бы-ли те люди, с которыми была возможна связь, тем меньше они понимали меня и тем менее они были способны вникнуть даже только теоретически в те исходные положения, на которые я опирался.
