Виктор Лихоносов - Волшебные дни: Статьи, очерки, интервью
Хочется пожелать молодым вечного смущения. Какого именно? Смущались ли вы своих произведений, когда на ваших глазах брал книгу в руки какой‑нибудь умный, образованный читатель? Думаю, что да. Это испытал всякий, кто понимает, что литературные труды должны нравиться. У писателей тоже есть актерское самолюбие. Умный читатель, может быть, где‑то далеко, но вы о нем думаете. Иногда бывает ужасно стыдно, если такой читатель листает при тебе твою книгу. Вдруг покажется, что строки твои ничего интересного, дельного человеку не сообщают. И в эту минуту воскресает забытое тобой во время работы понимание, что современный читатель культурен, его на мякине не проведешь, писать для него надо блестяще, заразительно, интеллигентно. А на кого мы почти всегда рассчитываем? На любителя детективов или на малограмотного?
Прошли те времена, когда каждую главу в романе надо было разжевать и читателю в рот положить. Люди не те. Нужна высокая культура. Надо жить и стараться догнать классиков хотя бы в культуре. Это не легко, но возможно. Культура — не в рассуждениях о чем‑то значительном. Великие мысли, философские обороты можно украдкой вставить в уста героев (без кавычек). Но если культуры настоящей нет, то скрытые эти цитаты лишь подчеркнут убогий авторский фон. Когда А. П. Чехов начинает свой рассказ «Дама с собачкой» (или «О любви»), с первых строк чувствуешь, что пишет очень культурный человек. Врожденная и воспитанная культура проявляется в мелочах, во всем, казалось бы, незначительном, что словом выражает писатель. Бескультурье
тоже заметно с первых строк. Так вот — будем (стар и млад) смущаться умных культурных читателей. Дело наше выиграет. Меня поразила однажды записка вдовы Л. Н. Толстого Софьи Андреевны. В старом журнале, кажется 1912 года, среди рассказов из народного быта, в которых самым большим достоинством была изумительная крестьянская речь, появилась записка графини Толстой. На меня повеяло чем‑то тонким, изящным — тем духом, который я всегда любил в письменной и устной речи, той культурой, которая в простых записках чувствуется еще сильнее, нежели в отделанных строчках писательских творений. Культура! Как она входит в нас? Благодаря чему? Некоторые читают книги запоем, все знают, а культуры в них никакой. Литература требует от писателя врожденной тонкости. Чтобы не разглагольствовать, приведу еще один пример, на сей раз процитирую. Вспоминаются мне письма Павла Егоровича Чехова своему великому сыну Антону. Они печатаются теперь в полном собрании сочинений писателя. Павел Егорович не писатель, купец, лавочник, но когда читаешь его письма, за душу берет его врожденная культура, которая к зрелым годам, а потом к старости развивалась в нем и благодаря художественным занятиям сына, и благодаря чтению канонических книг.
«Письмо твое я получил, которое написано на зеленом листочке. Рассуждения твои меня весьма утешают. Если бы такие соображения, в отношении нашего настоящего положения, были и во всех твоих братьях, что мы для вас пожертвовали всем своим состоянием, здоровьем, не имели ни одного дня покойного всю жизнь, заботились, трудились, все переносили, терпели, хлопотали, как бы вас лучше образовать, сделать умными, чтобы впоследствии вам легче нас было жить… Антоша! Мне передают, что будто ты и мамаша исхудали. Это отчего так? Сам же ты пишешь мне: папаша, мужайтесь и крепитесь, бодрствуйте и молитесь. Ну я так и делаю» (6—7 июня 1876).
Трудно сдержаться, чтобы не процитировать еще одно письмо Павла Егоровича:
«…Мы боимся за тебя, как бы ты в отсутствии нашем не испортил своей нравственности, за тобою некому следить, как ты живешь, и своя воля может молодого человека спортить, повторяю я мой совет, который прийми с любовью, ты, во — первых, не гордись ни наукою, ни
званием перед другими, считай себя попроще всех, даже ни с кем не заводи спора, и тогда в глазах других себя поставишь умным и дельным…» (12 января 1878).
Вот вам и лавочник. Сколько народной мудрости, отцовской прямоты, нежности и твердости характера! У народа и сейчас нужно учиться писателю. Ни слова просто так, все к делу, с пользой и умом! Только так можно расти в искусстве. И в самый раз спросить самого себя: для чего я пишу? Для кого? Тот не писатель или писатель — неудачник, который не приобрел своих искренних читателей, а лучше бы — истовых поклонников. Пусть их будет немного. Но они должны быть! Зачем же они? Для тщеславия, хвастовства перед собратьями, для каких‑нибудь выгод? Кое‑кто, может, этим и ограничится. Это его личное дело, все зависит от полноценности писателя. Существует же более важное. Секрет искусства в том, что личным мироощущением писатель воспитывает других. Общество создает условия для его продуктивной деятельности. Но если вас знают лишь собратья да работники издательств, редакций, вы в литературе живете холостым. Не обидно ли и не убыточно ли? На первых порах растворение книг только в «своем кругу» вполне естественно. А потом? Редакции и коллеги, поддерживая вас, надеялись, что вы придете в мир со своим словом, понесете свои чувства и мысли народу, будете воспитывать людей жить праведно, благородно. Книга за книгой, а читатель у вас случайный, «трамвайный», или его нет вовсе. Зачем тогда писать? Сами пишем, сами себя читаем и выгода только себе? Писать можно и неплохо, но книга никого не взволнует. В чем же причина? И талант вроде есть. И работоспособность. И не так уж пусто в душе. Что же нужно делать? Ничего хитрого. Я думаю, что беда многих талантливых авторов в том, что страстность, с которой писатель относится к жизни каждый день, каждый час, их миновала. Они перехитрили самих себя. Они захотели жить лениво, спокойно, неотзывчиво, а в литературе, за столом, натужно взбадривают свои замершие чувства. Искусство не обманешь. Как живешь, так и пишешь. И выветренную или вялую душу за столом не раздуешь никаким горном. Почаще надо спрашивать себя в одинокие часы: во имя чего я ставлю свою фамилию под сонмом слов? Имею ли я право убеждать, переубеждать и звать в прекрасную даль доверчивых людей, сочувствую ли я всему всегда или только на листе бумаги? Интересной ли книгой отрываю я людей от книг бессмертных?
Как будто все банально, а в этом‑то и зерно творческой правды.
«Проза требует мыслей», — говорил Пушкин. Поделитесь же ими! Откройте свою душу! Свою личную песню сложите.
Приехал домой: ах, родина милая! Увидал крыльцо своего дома: ах, детство! Пригласили на ночлег: какие добрые люди! Чувство правильное, но оно уже заезженное, во — первых, и оно всего частичка какой‑то жизни, до которой вы и не пытались добраться, во — вторых, высшая мысль нужна! Пишите о самом заветном, о том, что дорого вам очень, понятно, что надо запечатлеть для других, пусть, мол, и они знают. Пусть в этом смысле классические примеры написания романов «Евгения Онегина», «Войны и мира», «Как закалялась сталь», «Жизнь Арсеньева» будут для вас путеводными. О самом главном для себя нужно писать каждый раз. А главное для себя, если оно искренне и несуетно, становится, как ни странно, главным для всех. Много пишут наши молодые о постороннем, души не касающемся, о том, без чего, как говорится, можно прожить.
