Ханс-Отто Майснер - Дело Зорге
— Я не достойна тебя, данна-сан. — Она произнесла это так, как должна была сказать дочь отцу в японской семье.
Номура закусил губу.
— Все, что сейчас причиняет тебе горе, Кийоми, может очень скоро измениться. История делает самые неожиданные повороты, и она часто развивается не так, как того требует логика. Не исключено, что и нынешнее обострение обстановки разрешится мирным путем. Да и война когда-нибудь кончится. Я обещаю тебе, что тогда мы снова поедем в Европу… Там все по-другому. Твое сердце будет чувствовать себя свободным. Но сейчас ты должна его запереть… Мы все принадлежим сейчас матери-Солнцу и его высокочтимому величеству императору — сыну Солнца.
Барон Номура отвесил поклон в сторону императорского дворца, и Кийоми последовала примеру отца.
Не напрасно их предки две с половиной тысячи лет назад твердо верили, что богиня Солнца Аматэрасу заставила земную женщину родить ей сына Дзимму-тэнно, для того чтобы он от имени богини правил Японией. Ни разу еще небесная мать не покидала империю в беде, ни разу за всю долгую историю ни один враг не побеждал островитян. Может быть, и сейчас Аматэрасу вызовет небесный ветер (камикадзе), чтобы уничтожить корабли противника, как это она уже делала раньше, когда Кублай-хан, сын ужасного Чингиз-хана, на десяти тысячах кораблей хотел захватить Японию. Камикадзе уничтожил всех врагов, прежде чем хоть один из них увидел Остров восходящего солнца.
ВОЙНА НАЧАЛАСЬ
— Пробил час Великой Германии! — воскликнул доктор Зорге, когда в Токио узнали о начале войны с Советским Союзом.
Восхищение, светившееся в его глазах, вдохновило Богнера на патетический жест. Он схватил руку начальника отдела информации и долго жал ее, так и не догадавшись об истинном смысле, вложенном Рихардом Зорге в эти слова.
Богнер не заметил и скептических мин на лицах остальных коллег. Как многие немцы, живущие за границей, сотрудники посольства лучше, чем их соотечественники на родине, видели, как складывается соотношение сил в мире, и понимали, что явное преимущество на стороне противников Германии.
Чиновники посольства недовольно поморщились, узнав, что начало вторжения немецких войск в Россию Зорге счел вполне подходящим поводом, чтобы устроить одну из своих вечеринок.
Дом Зорге — маленькое сооружение в европейском стиле — давно нуждался в ремонте. Местность, где он стоял, когда-то была красивым пригородом, но со временем ее поглотил Большой Токио. Люди побогаче здесь уже не жили.
Трудно было сказать, какая из комнат этого дома служит хозяину спальней, какая — столовой или гостиной. Повсюду царил беспорядок: груды книг и газет заполняли все углы, столы, диваны и стулья. Зорге не держал трех-четырех слуг, как полагалось уважающему себя европейцу. Хозяйством ведала всего одна женщина, внешний вид которой красноречиво говорил о том, что уборку комнат она считает делом ненужным.
Как и в кабинете хозяина в посольстве, так и здесь среди курительных трубок, бутылок и посуды встречались ценные произведения искусства — старые гравюры, картины. Жаль только, что Зорге обращался с этими красивыми вещами без почтения. Да и к гостям особого почтения не проявлял, а давал им ясно понять, что в центре внимания здесь должен быть он. Поэтому не удивительно, что у него не бывали ни дипломаты, ни кто-либо из влиятельных членов иностранной колонии. Гости доктора Зорге в основном состояли из числа тех, кто имел обыкновение заходить в «Старый Гейдельберг».
У Зорге встречались различные люди: японские интеллигенты с пустыми желудками и длинными волосами, видевшие в нем своего последнего защитника и благодетеля; несколько журналистов как с хорошей, так и с сомнительной репутацией, приходившие сюда, чтобы подхватить пару-другую новостей, которые порой может милостиво подбросить им их великий коллега; два или три немецких студента-филолога, довольные тем, что могут бесплатно выпить. Здесь были эмигранты из различных стран, заброшенные на японский берег волнами своей судьбы; царские офицеры из России; националисты с Филиппин и даже евреи из Германии — ведь Зорге мог себе позволить все. Несколько молодых людей — европейцев и японцев — Зорге отобрал и сделал своими постоянными спутниками. Среди гостей было много различных женщин: неудавшиеся актрисы, танцовщицы из кабаре, полукровки, вроде работавшие где-то переводчицами; порой одна-две белые женщины, покинувшие когда-то Европу ради любовника-японца и теперь не знающие, как заработать на жизнь в этой стране. Короче говоря, самая пестрая компания собиралась в этом стареньком домике.
Так бывало всегда, не представлял исключения и сегодняшний вечер.
Биргит с большим трудом удавалось хотя бы внешне походить на женщин, окружавших Зорге. Ее ногти теперь были ярко накрашены, роскошные светлые волосы свободно спадали на плечи. Между пальцами она постоянно держала сигарету, правда, почти всегда потухшую. Подражая женщинам из окружения Зорге, она бездумно вертела в руке бокал, но, в отличие от других, никогда не просила наполнить его вином.
Все говорили наперебой, много смеялись. Озабоченной была только домработница Зорге — она стояла возле граммофона и меняла пластинки.
С бутылкой в руках Зорге обходил гостей. Лицо его раскраснелось, ворот рубашки был расстегнут. Он ни с кем не задерживался больше чем на несколько секунд. С каждым Зорге объяснялся на его родном языке, даже с китайскими футуристами. Все хотели узнать у него последние новости или сообщить ему свои. Иногда он прислушивался к разговорам, чаще отмахивался: «Мне это уже известно!»
— Как вы думаете, сколько продлится война с московитами? — поинтересовался Янта, польский журналист, живущий в Токио под покровительством германского посольства. — Смогу я вернуться домой до рождества или придется зимовать здесь?
Зорге громко рассмеялся.
— Куда ты так торопишься, братец? Это же чудесная война, классическая война между славянами и германцами.
Слова Зорге пришлись поляку не по душе.
— Может быть, вам нравится эта война, — зло ответил он, — потому что вы любуетесь ею издалека.
Хозяин дома равнодушно пожал плечами и, притворяясь пьяным, сказал:
— Точно, я воюю издалека…
Некоторые пытались танцевать. Но делали это без настроения. К тому, что обе художницы танцевали в паре, все уже привыкли. Никого не шокировало и то, что студентка в роговых очках на самом деле была студентом — в доме доктора Зорге такие «несущественные» различия никого не смущали.
В сутолоке вечеринки Биргит Лундквист было совершенно безразлично, кто ее партнер по танцу. Главное — она доказала Рихарду, что сумеет акклиматизироваться в любом обществе. Он понял это и часто с довольной улыбкой посматривал в ее сторону. Незадолго до прихода гостей Зорге рассказывал Биргит, как важно для журналистки не теряться ни в какой ситуации. «Надо, — внушал он, — чтобы тебя признавали за своего человека в любом обществе, среди любых людей».
