Лали Морошкина - Я, президент и чемпион мира
Несмотря на то, что я выросла в элитной (не люблю этого слова, но читатель поймет контекст, в котором это говорится) семье, всегда, во все трудные моменты мной явно управлял инстинкт самосохранения «дворняжки». И на сей раз думать нужно было не только о завтрашнем дне, но и о хлебе насущном.
Когда в 60-е годы члены моей семьи из-за нахлынувших патриотических чувств начали процедуру «возвращения к корням» и обмена сочинской квартиры на тбилисскую, желающим оказался русский военный. Он служил в Тбилиси и жил в Сабуртало, в военном городке. Обмен состоялся.
Двор в Сабуртало остался в моей памяти как маленькая, красивая «модель дружбы». По воскресеньям в ухоженный, погруженный в зелень двор соседи почти всех национальностей и вероисповеданий выносили большой стол, ставили на него огромный серебристый самовар и пекли разные булочки из заранее замешанного сдобного теста. Их аромат и по сей день вьется у меня перед носом, и мое «ароматное эго» удовлетворяется только тогда, когда начинают печь куличи перед Пасхой.
Вот таким был запах «русского двора» на улице в Сабутало, — с армянской аджикой, еврейской мацой и украинским борщом, приправленным по вкусу. Вскоре вместе с неблагоприятными историческими процессами, развившимися в Грузии, исчезла воскресная традиция нашего двора, испарился аромат булочек, затерялись и самовар, и русский язык, объединяющий столько этносов.
Зеленый уголок превратился в безжизненные уродливые бетонные изваяния с огромными пристройками и безликими гаражами.
Мои соседи: русские, евреи, украинцы, армяне, азербайджанцы и белорусы — торопились возвратиться на свои незнакомые исторические родины и поэтому наспех, довольно дешево продавали свои квартиры, мебель и машины. Помню изумление моей матери, когда перед отъездом на Украину жившая над нами семья Якубов, с которой мы дружили, прощаясь, предложила переоформить на нас фамильные могилы.
— Мананочка, дитятко, мы сюда больше никогда не вернемся, оставьте себе наше местечко на кладбище, будете за ним ухаживать, на Пасху крашеные яички класть, а в будущем, дай вам Бог сто лет жизни, может, и вам пригодится.
После этого события у мамы неделю было высокое давление.
— С ума сойти! Как они посмели предложить подарить могилы? Это плохая примета, — никак не успокаивалась Манана.
Очень скоро я поняла, что мама совершила очередную коммерческую ошибку. Ну какой хотя бы чуточку меркантильно мыслящий человек потерял бы огромный участок на кладбище в Сабуртало?
Короче, нужно было искать выход из создавшейся ситуации. Забота о пяти безработных — не такое уж легкое дело, и мне с горя в голову пришла довольно прогрессивная для того периода идея. Со временем я все больше удостоверяюсь в том, что выгодные идеи не приходят на полный желудок. Не зря сказано: гончую собаку, арабского скакуна и женщину нельзя кормить досыта! Возвращаясь к истории нашего двора, добавлю, что жившие в Грузии негрузины, как правило, не разговаривали по-грузински, так как чувствовали себя комфортно и без этого. Абсолютно все знали язык настолько, чтобы заплатить за коммунальные услуги, доехать на такси до аэропорта или вызвать «Скорую помощь».
Волна эмиграции создала дискомфорт именно таким людям. Составленная на грузинском языке документация звучала для них как китайский, а об интеграции этих людей в общество, конечно же, никто и не думал. Я хорошо приспособилась к этим обстоятельствам. Знавшим меня с детства нескольким соседям я предложила свои условия: они оставляют мне квартиру, пока не устроятся на новом месте, а я в это время выгодно продаю оставленное ими добро и надежно храню сумму, полученную за квартиру.
Дело было довольно трудным, утомительным и бесконечно ответственным. Собирающиеся уехать из Грузии тогда не раз становились жертвами ограблений, поэтому мое деловое предложение было для них единственным выходом из сложной ситуации. Дело усложнялось и тем, что большинство маклеров были связаны с так называемым «черным миром», и бывшие владельцы проданных квартир часто становились живой мишенью.
Представьте, накопленное на протяжении всей жизни имущество за минуту становилось добычей злоумышленников. Каждая вынесенная из семьи и проданная вещь, как туша шакала, манила работавших во всех дворах «наседок». Трудности уезжающих усугубляло и то, что надо было приехать на новое место максимально «свободно», без тяжелого груза, так как перевозка вещей обходилась дороже их стоимости, каждый лишний килограмм требовал лишней траты. Риск был слишком велик и для меня, но процент, получаемый от стоимости проданной квартиры, был тем гарантом жизни, в котором так нуждалась наша семья.
Через короткое время я прослыла в кругу клиентов надежным и пунктуальным партнером, и новые заказы текли рекой. Я купила первую собственную крохотную двухкомнатную квартиру и машину, и, что главное, у Сандро появилась своя комната, обустроенная новейшей техникой! Я ведь всю жизнь мечтала о своей комнате, хоть совсем маленькой, но собственной!
Между прочим, я по сей день жалею, что не превратила свой «квартирный дебют» в выгодный бизнес.
Но мое сердце билось в ожидании совсем «иного», и это «иное» представляло собой необходимый атрибут моей жизни, кислород и правильную самоидентификацию. Я нутром чувствовала, что прерванное дело нужно было продолжить и довести до конца. Телевидение — голубой экран, прямой эфир — было тем необходимым для жизни адреналином и желанной мечтой, что не давали мне покоя ни днем, ни ночью. По ночам мне иногда снилось, что уже идет «заставка» «Песочных часов», а у меня нет текста, или синхрон прошел не до конца, а я не готова к комментарию. Но то, что у меня больше нет дела в этой организации, мне не снилось никогда.
Заза Дарасели
— Лали, если ты сегодня никуда не убегаешь, может, останешься с ребенком, я хочу подняться на кладбище, — в полусне послышался мне голос Мананы.
— Ладно, ладно, мам, только, умоляю, зажги керосинку… Замерзла, — молила я, укутанная в одеяло, о тепле.
Март подходил к концу, но зима не сдавала свои позиции. По специфическому запаху керосина, устоявшемуся в комнате, я поняла: мама не дала мне замерзнуть.
Каждодневное посещение кладбища стало для Мананы уже обычным ритуалом. Несмотря на неверие в то, что ее Талесико в земле, и вопреки убежденности в том, что он всегда с ней рядом, Манана без устали продолжала украшать могилу новыми букетами. И могильный камень был частью ее дизайна. Она великолепно знала вкус своего супруга, его отношение к жизни, и поэтому на могиле было надгробие, простое и в то же время красноречивое: с авторским автографом — с красивой грузинской вязью «Талес».
