Рене Кастр - Бомарше
Но это вовсе не означало, что в истории с Клавихо, тянувшейся долгие годы, была поставлена точка.
Второразрядный писатель Жозеф Клавихо был образованным и неглупым человеком, но красотой природа его обделила, внешностью он очень напоминал знаменитого Санчо Пансу: был таким же маленьким, толстым, коротконогим и краснолицым. Он начал ухаживать за Лизеттой и добился ее взаимности. В то время Клавихо занимал скромный пост в Военном министерстве. Узнав о матримониальных планах сестры, г-жа Гильбер стала отговаривать ее от брака с бедняком: сама настрадавшись от нищей жизни, она не желала подобной судьбы младшей сестре. В качестве условия для женитьбы на Лизетте она выдвинула Клавихо требование найти доходную должность. Молодой человек подчинился и начал делать карьеру: он выпустил книгу об испанской армии и основал газету, ставшую популярной у читателей. Деятельность Клавихо была замечена и оценена королем: Карл III назначил его хранителем архивов испанской короны. На этот карьерный рост ушло шесть лет, к исходу которых Клавихо понял, что больше не горит желанием жениться на Лизетте Карон: за долгие годы ожидания девица не стала красивее, кроме того, финансовое положение ее семьи расстроилось окончательно. Ему бы объясниться и порвать затянувшуюся помолвку, но Клавихо не хватило смелости на этот шаг, он проявил слабость и позволил опубликовать объявление о предстоящем бракосочетании, но накануне свадьбы исчез. Лизетта, не ожидавшая такого удара, якобы тяжело заболела. Оправившись от болезни, она подала во французское посольство жалобу на Клавихо, обвинив последнего в нарушении брачного обязательства. Испугавшись скандала, тот вымолил у Лизетты прощение, вновь опубликовал объявление о свадьбе и за три дня до нее вновь исчез, заявив, что не желает вступать в брак и готов отстаивать свои права.
Папаша Карон был в курсе этого инцидента, произошедшего еще задолго до описанной Бомарше патетической сцены, которую он датировал февралем 1764 года, и вовсе не собирался отправлять сына в Испанию, чтобы наказать отступника, поскольку к тому времени Дюран уже попросил у него руки Лизетты. Карон-старший дал согласие на этот брак, но Пьер Огюстен посоветовал отцу не торопиться, так как хотел лично убедиться в том, что претендент на руку сестры имеет достаточно средств, чтобы обеспечить ей безбедное существование, которое поможет ей забыть о пережитых горестях. А поскольку это дело не требовало особой срочности, становится понятным, почему у Бомарше было довольно времени, чтобы обсудить с Дюверне и его компаньонами возможность поставки в Луизиану черных рабов и получения других концессий.
Гораздо менее понятно, зачем Пьер Огюстен решил все же устроить скандал Клавихо, который, конечно же, был виноват, но уже выбыл из игры, ведь Лизетта готовилась выйти замуж за другого. Защита чести Лизетты, выдвинутая в качестве предлога, кажется нам недостаточно веской причиной для ссоры, которая вряд ли могла пойти на пользу торговому агенту, нуждавшемуся в поддержке высокопоставленных лиц; напротив, скандал с королевским чиновником мог только повредить ему. Скорее всего, причина подобных действий крылась в характере Бомарше, этого поборника справедливости, познавшего, что такое править суд и карать браконьеров.
Итак, продолжая рассказ на свой манер, Бомарше уже уверенной рукой мастера создал настоящую пьесу с запутанной интригой, достоверность которой остается на его совести.
Первый свой визит в Мадриде он нанес Клавихо, чтобы потребовать у того удовлетворения. Бомарше не застал того дома, но от слуги узнал, что его хозяин находится в гостях у друзей. Бомарше хватило дерзости явиться в дом к незнакомым людям, представиться Клавихо вымышленным именем и договориться с ним о встрече на следующий день.
19 мая 1764 года в половине девятого утра, для Испании это очень раннее утро, Бомарше вошел в роскошный особняк высокопоставленного министерского чиновника дона Антонио Португеса, у которого проживал в то время Клавихо.
«Сударь, — сказал он Клавихо, — общество литераторов поручило мне наладить во всех городах, где я буду, связь с самыми просвещенными людьми. Так как нет ни одного испанца, который писал бы лучше автора „El Pensador“ („Мыслитель“), с коим я имею честь беседовать, и литературные заслуги коего высоко оценены королем, назначившим его даже хранителем одного из своих архивов, я полагаю, что окажу моим друзьям большую услугу, если свяжу их со столь достойным человеком».
Какой литератор остался бы равнодушным к подобным комплиментам? Преисполненный благодушия Клавихо принял столь любезное предложение; меж ним и его гостем завязалась доверительная беседа, в ходе которой испанец поинтересовался, какие другие дела привели того в Испанию. Бомарше только и ждал этого вопроса. С таинственным видом он сообщил, что привело его в эту страну дело чести и, не называя имен, поведал историю, героями которой были его сестра и его собеседник, закончил же рассказ он такими словами:
«Когда младшая француженка услышала эту новость, с ней случился нервный припадок, вызвавший опасения, что она от него не оправится. Охваченная отчаянием старшая сестра написала во Францию о публично нанесенном им оскорблении. История настолько взволновала их брата, что он тотчас же взял отпуск, чтобы на месте разобраться в этом запутанном деле, и немедленно выехал из Парижа в Мадрид. Этот брат — я. Я бросил все: родину, дела, семью, дом, развлечения, чтобы здесь, в Испании, отомстить за невинную и несчастную сестру. Чувствуя за собой это право, я полон решимости вывести на чистую воду предателя и написать это слово, изобличающее его сущность, кровавыми буквами на его лице. А предатель этот — вы».
Слушая эту историю, Клавихо менялся в лице, а последние слова собеседника будто громом поразили его, к тому же в заключение Бомарше потребовал от него письменного признания в содеянном; этот документ он собирался передать в Аранхуэсе французскому послу с тем, чтобы сделать его достоянием гласности и добиться снятия Клавихо с его должности.
«Я не напишу такого признания», — твердо заявил Клавихо.
«Охотно верю, поскольку, вероятно, и я на вашем месте не сделал бы этого», — насмешливо ответил Бомарше. И добавил, что он до тех пор не оставит Клавихо в покое, пока не получит от него этого письменного признания, а в подтверждение того, что он не шутит, позвонил лакею и приказал принести себе завтрак, заявив, что остается жить в этом доме. Пока Бомарше наслаждался прекрасным горячим шоколадом, какой умеют готовить только в Мадриде, Клавихо нервно мерил шагами свою комнату и искал выход из создавшегося положения: спустя довольно продолжительное время он появился перед Бомарше со следующим предложением: он признает свою вину, признает правоту гостя, но хочет примирения с Лизеттой, и это примирение должно стать прелюдией к их свадьбе, которая уже столько раз откладывалась. Тем же тоном, каким он объявлял приговор суда в Лувре, Бомарше ответил:
