Павел Кодочигов - Все радости жизни
И Саша стал работать баянистом. Мальчишку же искать не стал, решил сам освоить дорогу. А она была трудной. Тротуаров нет, чуть дождь пройдет, грязи по колено. Не раз падал и набивал синяки.
— Саша, давай я тебя водить буду — сломаешь шею на наших горах, — предлагала Наталья Ивановна.
— Спасибо! Я сам, — отговаривался он.
— Ой, смотри, не долго и до беды.
— Я осторожно.
Ходил без провожатого, и дорога с каждым днем становилась «ровнее»: запомнил количество шагов до пересечения улиц, врезались в память опасные места и ямы, лежащие близ домов бревна. Ходил медленно, словно прогуливаясь, но суд и магазин старался пройти быстро — там всегда толпились женщины и то удивлялись, то обсуждали, как он идет, тяжело ему или привык. Наиболее сердобольные предлагали довести до клуба.
— Спасибо! Я сам, — заученно отказывался и ускорял шаг. Охи и ахи мешали «слушать» дорогу.
Как-то на улице встретилась Рая.
— Ты куда, Саша?
— На работу.
— Я провожу тебя.
— Не надо, Рая… Я сам, — замялся он.
— Ладно, «сам», идем.
— Идем, если не боишься, что люди скажут, — не очень охотно согласился Саша. Он знал, что быть провожатым многие стесняются, и боялся, чтобы это чувство не испытала и Рая.
— На каждый роток не накинешь платок, — ответила беспечно Рая.
Еще несколько раз проводила его до клуба, и пошли разговоры. Мать Нинки Шевелевой — Шевелиха, как звали ее в поселке, — поделилась новостью с матерью Раи: «Слыхала? Райка-то твоя спуталась с баянистом. Кажинный божий день гуляют под ручку — в открытую и без всякого стеснения! Эка-то девка и нашла кого?..»— «Подожди городить-то! О Саньке Камаеве, что ли, толкуешь?» — «О нем, о нем, бабонька!» — «Фу ты, а я думала… Он же наш, сергуловский. Они росли вместе…» — «Э, не говори! Эки-то дела с малых лет и начинаются. Не веришь? Ну, мое дело предупредить, а ты смекай, что к чему, да смотри за девкой-то, смотри!»
Мать Раи наговору не поверила, но сомнение в душу закралось. Потаила его несколько дней и попрекнула. «Виновнице» бы отшутиться, мать успокоить — Рая же на дыбки. Ответила резче, чем надо бы: «А если это правда?» Мать покачнулась от ее слов и закричала: «Так он же слепой! Слепой! Ты что, не знаешь этого!»
Вскоре Рая стала замечать, как косятся на нее прохожие, как оглядываются и перешептываются — пущенный Шевелихой слух пошел гулять по поселку. Наверное, на Раю косились и раньше, но тогда, не задетая обывательской сплетней, она не замечала этого. Теперь же нарочно сдерживала шаг: «Не торопись, Саша, что это мы как мыши шмыгаем?» — и выше поднимала голову.
Мать Раи не погрешила против истины, сказав Шевелихе, что они росли вместе. Дом деда Саши — Ивана Даниловича — стоял по одну сторону оврага, дом Раи — напротив. Но Санька Камаев почему-то терпеть не мог свою сверстницу. Едва услышит, что Рая на улице, сразу за камни, палки и давай швырять на ее голос. Рая тоже постоянно следила за ним. Она боялась Саньки — сколько раз спасали резвость да быстрые ноги, — и еще больше боялась за него, замирала в страхе, когда Санька несся с горы на лыжах, высоко, выше всех ребят, залезал на деревья. Те чувствуют высоту и остерегаются, а ему хоть бы хны. Взбирается, пока не начинают под ним гнуться уже совсем тонкие ветки. Убегала с улицы, чтобы не видеть такого, но долго не могла оставаться в неведении, боязливо выглядывала из-за угла дома и снова пряталась, как будто Санька мог ее заметить.
3.Саша дал дяде Доне согласие остаться в Сухом Логу. Но его тянуло в Шадринск еще больше, чем в те первые летние каникулы, проведенные в Сергуловке. И тлела в душе надежда: если не станут принимать в здешнюю школу, настаивать не будет и в районо не пойдет, а припрет родственников к стенке и уедет. С этой маленькой и единственной надеждой он и пошел в конце августа в школу. Директор долго шелестел документами, Саша ждал, что вот-вот он произнесет привычное: «Ты не можешь учиться в обыкновенной школе, тебе надо…» А вместо этого услышал: «Хорошо, мы принимаем тебя в восьмой класс. В восьмой „В“». Все рухнуло, Саша даже пожалел, что закончил седьмой с отличием.
В здании школы разместился госпиталь, и ее перевели в другое место. Дорога до школы стала едва ли не в два раза длиннее. Первое время выручал соседский парнишка Коля Мосеев. Он же внес и «рационализаторское предложение»: «Саша, давай до реки по железке ходить будем — и ближе и ровнее». Саше оставалось лишь удивляться, как такая простая мысль не пришла ему самому. Позднее нашелся и более надежный помощник — Миша Хорьков. Миша учился в параллельном классе и снимал квартиру недалеко от реки — родители его жили в Алтынае. Однажды, когда Саша возвращался из школы один, Миша догнал его, проводил до железной дороги, показал, где живет сам, и предупредил: «Перед занятиями будешь заходить за мной, а после школы жди меня — стану провожать». И ни разу не забыл о своем обещании, ни разу Мише не помешали свои неотложные дела. Они и уроки часто вместе учили (Саша заходил в таких случаях к Мише пораньше), и карту изучали — Миша каждый день переставлял на ней флажки, обозначая линию фронта. А дела там все еще шли так плохо, что «глаза бы не смотрели», как говорил Миша.
…Утро началось обычно. Саша наносил воды и дров, подмел двор, накормил корову и сел готовить уроки. В полдень пошел в школу. На улице встретилась соседка Екатерина Александровна Топорищева.
— Саша, посидел бы ты сегодня дома — погода портится, похоже, буран будет, — предупредила.
— Февраль на дворе, Екатерина Александровна, а в феврале всегда бураны, — разъяснил он соседке.
А ветер уже бросал в лицо пригоршни снега, телеграфные провода гудели тревожно. Ничего, утешал он себя, за полчаса пути не забьет, пойдет поезд — услышу.
Обычно, когда поезда догоняли его, Саша слышал их далеко — они шли лесом гулко. Звук встречных заглушала выемка у реки, но, наверное, поэтому при выходе из нее машинисты давали предупреждающий гудок. Да и без него всегда можно успеть сойти с полотна — на мосту через Пышму поезда давали о себе знать особенно четким перестуком колес.
Настоящий буран, однако, налетел так внезапно, что в одно мгновение лишил всех привычных ориентиров. Ветер, до того сдерживаемый чем-то, словно сокрушил это препятствие и, вырвавшись на простор, ошалело заметался во все стороны, не зная, куда мчаться и что сокрушать еще.
В недалеком лесу на разные голоса застонали сосны, снег забил рельсы, и дорогу все время приходилось нащупывать палкой. Вернуться? Нет, надо вперед. Пошел быстрее. Еще немного — и можно сходить с полотна…
В гул бурана вдруг ворвались какие-то новые звуки! Что-то похожее на шипение… Показалось, что дрогнули шпалы… Но гудка не было! Если бы приближался поезд, полотно подрагивало сильнее. Только успокоил себя этим, резко нанесло гарью, и тут же послышался явственный звук работающих колес. Почему? Откуда? В ужасе метнулся с насыпи вправо. Что-то коротко и грозно прогрохотало над головой. Сильный толчок в спину свалил с ног. Снег набился в рот, уши, за воротник, в валенки, слетела шапка. Что произошло? Не мог же ветер в одно мгновение похоронить его под сугробом. Стал выкарабкиваться и услышал хриплый, сорванный голос Миши Хорькова:
