Михаил Азаров - Зазнобы августейшего маньяка. Мемуары Фанни Лир
И вот здесь в загадочной судьбе великого князя Николая Константиновича начинается след, ведущий к интересному предположению: а не является ли вся эта история блестяще разработанной и осуществлённой интригой? Целью её была дискредитация генератора либеральных идей и реформ — могущественного брата императора, великого князя Константина Николаевича. Выбив его из седла, оппозиционеры-консерваторы из дворянско-помещичьей элиты могли быть уверены: Россия останется в состоянии статус-кво. Она обойдётся без пугающих перемен. А им до кончины будет гарантирована спокойная жизнь.
Даже в энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона в статье о Константине Николаевиче отмечается: «Со второй половины шестидесятых годов преобразовательная деятельность в морском министерстве стала несколько ослабевать. Введение броненосных судов, по отзывам специалистов, совершилось уже не с таким успехом, как предшествовавшая замена парусного флота паровым».
Одной из главных причин этого была реакция правящей элиты. А у генерал-адмирала, родного брата императора, не хватило сил её одолеть. В итоге страна осталась без современных судостроительной промышленности и мощного военно-морского флота. Через тридцать лет это аукнулось поражением в русско-японской войне.
Однако, для такого предположения нет документов. Впрочем, их могло и не быть вообще. Режиссёры поставленного спектакля спрятали концы в воду. Но имеющиеся факты и обстоятельства способны привести к выводу: великий князь Ники оказался пешкой в большой политической игре. Да и Фанни Лир могла оказаться не гастролирующей секс-бомбой, а — «засланным казачком». Из России или с Запада…
Но вернёмся к нашему повествованию.
Ф. Ф. Трепов Константина Николаевича недолюбливал. За то же, что и другие консерваторы: вольнодумство, либерализм, сотрясание устоев и пр. С хорошо скрытым злорадством он сообщил, что его сын связался со всяким отребьем — авантюристом Савиным, террористкой Перовской…
Великий князь, перебив, предложил посадить революционеров. Трепов пообещал это сделать тогда, когда их возьмут с поличным.
Константин Николаевич намёк понял: с поличным может оказаться и Ники. Тогда тень падёт на него, мозговой центр преобразований в России. Он потеряет влияние и авторитет у брата-императора. Разве Сандро (Александр II) будет слушать его, скомпрометированного такой дикой историей?
Градоначальник сообразил, что перегнул палку. Великий князь ещё в силе. Не стоит гуся дразнить…
Трепов поспешил заверить: он не сомневается, что великий князь Николай Константинович взял старые иконы на время. А о Перовской и Эргольце можно забыть. Даже не вносить их фамилии в протоколы.
Константин Николаевич понял: теперь он у Трепова на крючке. Но, может быть, всё обойдётся?
Кража в мраморном дворце
Не всё до конца ясно в этой криминальной истории. Потому имеются версии случившегося, общие в содержании, но разнящиеся в деталях и мотивах. Фанни Лир, например, пишет, что узнала о ней со слов великого князя Николая Константиновича: «У моей матери из дома украдено украшение из драгоценных камней и в краже обвиняют моего адъютанта Евгения. Если он не сможет оправдаться, то я вынужден буду сказать, что это сделал я. Меня арестуют, запрут, объявят сумасшедшим, а тебя обыщут и вышлют из России».
А вот как описывает этот эпизод князь Михаил Греческий.
«День 7 апреля 1874 года был самым обычным. Ничего в этот день не случилось примечательного. Наступила полночь. Петербургские улицы опустели. Домой спешили редкие прохожие.
Во дворце великого князя Николая Константиновича, казалось, все спят.
Одно окно, меж тем, светилось — окно комнаты, которое великий князь Николай окрестил «Фаниной светёлкой».
Великий князь только что вернулся с августейшего семейного ужина в Зимнем дворце. Ники в этот вечер украл у государыни драгоценную вещицу, снова печатку, на сей раз аметистовую.
Ни он, ни Фанни, ни даже Савин, однако ж, не радовались проделке. Все трое сидели в креслах, ничего не ели, но много пили. На душе у них кошки скребли. Через несколько дней Ники и Фанни отбывали в Париж и навсегда, может статься, покидали Россию.
С каждым выпитым бокалом Ники хмурился больше и больше. Обычная усмещка исчезла с его лица.
Во всех своих несчастьях винил Ники монархию вкупе с монархом и монаршим семейством Они связывали великому князю Николаю Константиновичу руки. Его к ним принадлежность не давала ему развернуться, заняться делами достойными, явить все его дарования.
Наконец великий князь совсем впал в отчаяние. Он даже и пить забыл — сидел, уронив голову на грудь.
Фанни, чтобы развлечь его, предложила заняться любовными играми.
— Да, конечно! — вскричал Ники. — Но не здесь! Едем в Мраморный дворец! Там, под носом у папа и мама, мы и займёмся! Это станет моей им местью! Превратим их чертоги в вертеп!
Никиных папа и мама действительно не было дома. Они также ужинали нынче вечером у государя, а после отправились в Павловск. Но и это было Ники на руку. Тем больше будет им с Фанни и Савиным ночью свободы.
Ники развеселился, как школяр, и заспешил.
Втроём они выбежали из дома, кликнули извозчика, доехали и вышли неподалеку от дворца. Никого в дворце не видно. Ники открыл своим ключом входную боковую дверь и знакомой чёрной лестницей привёл Фанни и Савина на свою половину.
Выпивку Ники хранил в изобилии и здесь. Веселие с винопитием продолжалось.
Пили они о трёх ночи. Дворец словно вымер, и об их увеселениях не знал никто.
Решили размять ноги. С пьяным хохотом побрели по залам, натыкаясь на столы, опрокидывая стулья, хлопая дверьми.
На шум никто не появлялся по-прежнему.
Беспрепятственно дошла весёлая троица до спальни великой княгини Александры.
Шторы в просторной комнате не были задернуты до конца, свет фонарей с набережной пробивался в щели и слабо освещал роскошное ложе. Матушкины духи, смесь туберозы и розы, пропитывали покрывало.
И троица предалась любовным утехам. Ники с особым сладострастием осквернял матушкину постель.
Наконец, пресытившись, они раскинулись голые на венецианских кружевах и замерли. Над головами у них поблескивали киоты. Это были одежды двух самых дорогих икон великой княгини Александры — Спаса Нерукотворного и Владимирской Божьей Матери. Дорогими иконы были во всех смыслах. Оклад в той и другой густо усеивали драгоценные камни. В нижней части оклада Владимирской сияло три огромных солитёра, посерёдке самый большой.
Великий князь опьянел от вина и святотатства. Святотатство он содеял двойное: вторгся в матушкины покои и осквернил её ложе. Голова у Ники шла кругом. Он с трудом приподнялся и указал на икону Богородицы.
