Василий Минаков - Фронт до самого неба (Записки морского летчика)
Вдруг слышу дробь своих пулеметов. Инстинктивно прижимаюсь к машине комэска. В шлемофоне торжествующий голос:
— Ага, с-собака… Пошел вниз, с дымком…
— Что там, Панов? Доложите!
— Падает фриц, товарищ командир! Все, взорвался!
— Доложи толком, черт тебя подери!
— Звено "сто десятых" подкралось…
— Почему вовремя не доложили?
— Заметил уже на дистанции огня.
— Усилить внимание, атака может повториться!
Под "табачным навесом" собралась вся эскадрилья.
— Кто это, ребята, сегодня кокнул «мессера»?
— Вон именинник стоит, скромничает…
Стрелок-радист сержант Николай Панов сделался центром внимания всей эскадрильи. Смущенный, счастливый, он стоял в кругу воздушных стрелков, мотористов, техников и старался припомнить, как все произошло.
— Сам сначала ничего не понял… Когда наше звено легло на боевой курс, поменялся с Лубинцом местами, он залез в верхнюю турельную установку, а я лег на бронеплитку и приготовился фотографировать результаты бомбежки. [81] Вдруг вижу, нас догоняют четыре самолета, внизу… Присмотрелся — «мессеры». Пока я на них пялился, они развернулись и стали заходить в атаку. Я дернул за ногу Лубинца, показал. Даже забыл доложить командиру. Это теперь рассказывать долго, а тогда все в секунды… Смотрю, первый прямо на нас идет — метров пятьсот до него. Дал длинную очередь, он и ухом не повел. Тут Лубинец тоже… Но ему мешал хвост, не видно… А «мессер» уж рядом, черный, собака, закрыл все кольцо. Ну я скорей очередь, другую… Он и задымил, перевернулся через крыло и вниз…
— А остальные?
— Отвернули куда-то…
— Испугались! Качать его, братцы, ура!
Крепкие руки схватили Панова, подбросили метра на два.
— Стойте, укачаете… Может, сегодня еще лететь!
— Смотри ты, еще одного сбить хочет!
— В раж вошел парень, всех перещелкает.
— Мне оставь, Коля, хоть одного!
— Стойте, убьете… Да стойте же, черти, вон же майор…
Невдалеке в самом деле остановилась машина.
— Смотри ты! Первый увидел, с полета… Во глаз!
Панова опустили, подали ему пилотку. Командир полка подошел, крепко пожал ему руку.
— Молодец, сержант, поздравляю! Награда за мной. А вы очень его не качайте, ночью опять полетим.
— Он может и ночью, ему пустяк.
Командир полка обернулся к остряку.
— Он-то может, а вы?
Все расхохотались.
Ночью мы в четвертый раз отбомбились по Неберджаевской. Утром подвели итоги. На разборе присутствовал полковой комиссар Хахилев из политотдела бригады. Он рассказал о боевой работе летчиков-гвардейцев, наших соседей, с которыми мы взаимодействовали.
Накануне командир 5-го гвардейского авиаполка подполковник Николай Александрович Токарев дважды водил свои группы на Неберджаевскую. Во время вылета бомбардировщики были атакованы семью фашистскими истребителями. Тем не менее строем подошли к цели. [82]
Уже на боевом курсе у Токарева осколком снаряда пробило консольный бензобак. Загорелась плоскость. Командир продолжал идти на боевом, штурман майор Александр Толмачев сбросил бомбы точно по цели. После выполнения задания Токарев решил посадить горящий самолет на аэродром Мысхако. Но при заходе на полосу обнаружилось, что система выпуска шасси повреждена. Командир сумел посадить горящую машину на одно колесо. Пожар потушили. В тот же день произвели ремонт, и к вечеру самолет был на своем аэродроме.
В этом же бою проявил героизм экипаж командира звена капитана Бесова. Самолет был подбит истребителями противника, Бесов ранен в обе ноги. Штурман, капитан Крыхтин, тоже ранен в ногу, стрелок старший сержант Дробот — в живот. Истекая кровью, капитан довел поврежденную машину до своей территории, посадил в Геленджике.
Летчики слушали рассказ с напряженным вниманием. Когда Хахилев закончил, некоторое время длилось молчание.
— Передайте гвардейцам, — сказал затем Балин, — что могут смело летать с нами, мы не подведем! Но есть у нас просьба к командованию. Противник все плотнее прикрывает объекты истребителями, летать без сопровождения становится все труднее…
— Меры принимаются, — согласно кивнул комиссар. — Вчера командир бригады обращался к командующему ВВС Черноморского флота. Дано указание изыскать возможности обеспечения прикрытия бомбардировщиков истребителями.
На перекуре продолжали оживленно обсуждать рассказанные эпизоды.
— С нашим командиром полка тоже был случай, — вспомнил майор Пересада. — Еще на Балтике…
Попросили рассказать.
Это было летом сорок первого. Первый гвардейский авиаполк, в котором тогда служил Ефремов, вместе со всей авиацией Балтийского флота помогал сухопутным войскам сдерживать яростный натиск гитлеровской мотопехоты и танков, рвущихся к Ленинграду. В один из таких жарких дней Ефремов повел свою эскадрилью на уничтожение переправы. На пути к цели их атаковали «мессершмитты». Эскадрилья, сбив один Ме-109, всё же прорвалась к переправе и отбомбилась. Но машина Ефремова [83] получила серьезные повреждения, стала почти неуправляемой. Неимоверными усилиями летчику удалось дотянуть до своего аэродрома. По пути Андрей Яковлевич заметил, что один из самолетов его эскадрильи загорелся от очереди «мессера» и сел за линией фронта. Посадив свою машину, Ефремов вылетел на У-2 выручать друзей. Приземлился на изрытом воронками поле, на глазах у ошеломленных врагов перенес в самолет сильно обгоревшего летчика Селиверстова, раненого штурмана и стрелка-радиста с поломанными руками и ногами и улетел на свой аэродром…
Живы, черти!
Дни и ночи шло ожесточенное сражение за Новороссийск. Утром 25 августа стало известно, что 77-я стрелковая дивизия 47-й армии нанесла контрудар по противнику под Неберджаевской и захватила ряд господствующих высот южнее станицы. Немцы яростно сопротивлялись, подтягивая в район боев свежие части из резерва.
Мы с летчиком Сорокопудовым перебирали опыт предыдущих бомбежек, ломали голову, как результативней бомбить точечные цели — танки, автомашины, тягачи с орудиями…
— Мы бомбы сбрасываем сериями, так? — рассуждал Василий. — Поэтому главное — точнее учесть боковой снос, а по длине цель перекроется с лихвою!
— Да, точнее рассчитать поправку на ветер… Никитин со мной согласился.
— Кроме того, что-то в последнее время у стрелков не получается с фотосъемкой.
— Резкое маневрирование мешает. После сброса сразу начинаем вилять.
— Что ж, по-твоему, лежать на боевом курсе до тех пор, пока не отфотографируются?
— Этак нас самих сфотографируют, спустив на землю, — согласился Димыч.
