Соломон Перел - Гитлерюнге Соломон
Так стоит ли удивляться тому, что те, кто был занят уничтожением такого чудовищного количества людей, включая грудных детей, оправдывали свою «работу» возложенной на них миссией?
Я чувствовал, что постепенно попадаю в западню этой порочной «науки», во всяком случае, некоторых ее тезисов. Так я стал воспринимать как должное, что народ, стоящий выше других, имеет право на абсолютное господство или что подрастающему поколению с плохой наследственностью нужно запретить продолжать род, дабы народ рос здоровым и трудолюбивым. То, что я принял эту идеологию, не вызывало во мне удивления. Соломона из моей памяти вытеснил Юпп.
Но о первом мне однажды напомнили. Я был вызван в заводское бюро. Тотчас меня охватила паника: сейчас на меня обрушатся допрос и арест, настанет мой последний час. Предшествующие недели я провел беззаботно, и вот теперь карточный домик грозил рухнуть. Оцепенев от страха, я шел на вызов. Но победил оптимизм, всегда во мне сохранявшийся. Чем ближе я подходил к цели, тем сильнее странная вера в мою счастливую звезду успокаивала волну страха. Я уговаривал себя, что ничего плохого случиться не может. Я прошел уже столько испытаний и каждый раз выходил сухим из воды. И теперь моя звезда и моя сила вновь помогут мне. Мои методы защиты прекрасно срабатывали, не подведут они и теперь.
В бюро я встретил чиновницу из BDM, ведавшую вопросами персонала. Приветствие «Хайль Гитлер!» не оставило у нее сомнений в моей благонадежности. По крайней мере, опасение, что за мной пришли гестаповцы и сейчас меня поставят к стене, не оправдалось. Я немного расслабился и успокоился. Больше я не думал о напряжении последних минут. Равнодушное выражение лица женщины не указывало на то, что я в ловушке. Лоб Соломона разгладился, а Юпп глубоко вдохнул воздух.
— Ты Йозеф Перьел? — спросила она меня.
— Да! — ответил я резко.
— Мы получили для тебя повестку в суд. Ты должен как можно быстрее явиться в секретариат. Речь идет о приведении в порядок твоего дела.
— А точнее? — спросил я не медля.
Она не смогла утолить мое робкое любопытство и предположила, что это лишь административная формальность. Она посоветовала мне отпроситься с урока физкультуры и завтра с утра отправиться по повестке.
Я покинул залитое солнцем помещение. Огромный портрет Гитлера ослепил меня. Я намеревался предъявить единственный официальный документ — мою членскую карточку гитлерюгенда в надежде на то, что на следующий день огромное надувательство не всплывет в суде. Я был уверен в том, что согласно установленному порядку мне наконец-то выдадут документы немецкого рейха. За это я хотел их поблагодарить особенно бравым приветствием.
Я вернулся в класс к работе. В ту ночь, несмотря ни на что, я прекрасно спал — мы с моим соседом Герхардом допоздна занимались и очень утомились.
На следующее утро я отправился в ведомство, куда меня вызвали. Шел я не торопясь, потому что дорогу знал хорошо. Мы с товарищами часто бегали по ней в соседний кинотеатр, где смотрели немецкие звуковые фильмы. На расстоянии нескольких домов от здания суда находилась большая кондитерская. Я часто ходил мимо. Однажды на входной двери я заметил коричневую вывеску с черными буквами: «Евреям и собакам вход запрещен». Именно поэтому я стал заходить туда при любой возможности, чтобы купить пирог. Мне доставляло удовольствие смотреть на улыбающуюся продавщицу и слышать слова благодарности. Но сегодня мне не хотелось даже самого маленького кусочка шварцвальдского вишневого пирога.
Я должен был подтвердить свою идентичность. Передо мной выложили множество формуляров, в присутствии чиновника я подписал документ, определявший моего опекуна. И кого же великая Германия приготовила за меня? Никого иного, как бывшего офицера ваффен-СС коменданта гитлерюгенд Карла Р., моего непосредственного начальника. Тут я почуял новую возможность выпить с ним рюмку коньяка за это знаменательное событие. Вот казус, единственный за всю историю Третьего рейха: офицер СС, конечно же по незнанию, взял под свое крыло еврейского ребенка, чтобы по закону заменить ему отца.
Под холодным инквизиторским взглядом чиновника я поставил свою подпись. Мне вдруг подумалось: с их усердием и доброжелательностью они еще женят меня на блондинке!
С чиновником я попрощался в хорошем настроении. Весело насвистывая, летящей походкой я поспешил тем же путем назад, чтобы объявить коменданту его новую роль и выразить радость от связывающего нас союза.
Снова «маленькая» опасность меня миновала. Я был счастлив! Я несся по мощеной мостовой к интернату № 7. В то время он пустовал. К моему большому разочарованию в кабинете коменданта никого не было. Я постучал в дверь, но напрасно. Облачившись в свою рабочую одежду, я пошел в мастерскую к товарищам. Объявление сердечной благодарности Карлу я оставил на потом.
Когда я вернулся в мастерскую, многие смотрели на меня с любопытством и вопросительно. Я объяснил, что все в порядке и что речь шла о некоторых документах. Заняв свое место, я продолжил работу, оставленную в первой половине дня.
С 1940 г. в Вольфсбурге усердно работали над новой машиной-амфибией. В нашей мастерской, которая относилась, как и вся школа, к «Фольксваген-фольварк», мы должны были изготавливать специальные инструменты для запланированного массового производства этой машины. Осенью 1942 г. в городе произошло событие: первая пробная поездка амфибии. На этот праздник нас тоже пригласили. На украшенном автобусе нас привезли на территорию завода в Вольфсбурге. Мы надели парадную форму и взяли знамена со свастикой. Всю дорогу мы бодро пели.
В начале праздника состоялся осмотр всего производственного процесса. Сборочные цеха, где царил безупречный порядок, протянулись на многие сотни метров.
На стенах висели картины по мотивам немецких легенд. В этих цехах мы встретили гастарбайтеров из Голландии, Бельгии и Франции, а также подневольных рабочих из Польши. В этот праздничный день они, конечно, должны были стоять у конвейера. Ни на тех, ни на других мы не обращали внимания. Мы вообще презирали все, что считали для себя чуждым. Да и устроено все было так, чтобы мы не приближались к иностранцам. Немецких конструкторов, инженеров и мастеров можно было узнать по белым рабочим халатам.
Сотрудники профессора Порше, отца «Фольксвагена», водили нас по цехам и рассказывали о фазах производства, от монтажа жестяных частей до лакировки и конечного изготовления. В конце невероятно длинного технологического процесса машина стояла во всем блеске и ждала испытательного пробега.
Во времена нацистского режима завод «Фольксваген» считался образцовым предприятием и финансировался отчасти через своего рода акции. Каждому немцу была обещана машина: «Ты должен сэкономить пять марок в неделю, если хочешь ездить на собственной машине!» В конце концов никто из прилежных вкладчиков ее так и не получил, так как настоящей сутью той акции было финансирование производства военной техники. К таковой относилась и амфибия — неудачная попытка, которую мы восприняли тогда как сенсацию.
