Уинстон Черчилль - Мои ранние годы. 1874-1904
Когда в 1920-м мсье Поль Камбон завершил свою долгую достопамятную миссию при Сент-Джеймсском дворе, он любезно согласился позавтракать у меня в доме. Зашел разговор о грандиозных событиях, которые мы пережили, о том пути, что проделал мир с начала столетия.
— В течение двадцати проведенных мною здесь лет, — сказал престарелый посол, — я наблюдал за тем, как в Англии совершается революция более глубинная и дерзновенная, нежели даже Французская революция. Правящий класс лишился политической силы и по большей части собственности, причем произошло это почти незаметно и без единой человеческой жертвы.
Я думаю, так оно и было.
Лилиан, вдова моего дяди, восьмого герцога Мальборо, дочь коммодора американского флота, унаследовавшая от первого мужа солидное состояние, вышла в третий раз за лорда Уильяма Бересфорда, младшего из сыновей лорда Уотерфорда. Все три брата были замечательные личности. Старший, Чарли, — известный адмирал. Средний, Марк, — видная фигура в обществе и на скачках. Младший, Билл, — военная косточка, обладатель Креста Виктории, полученного в Зулуленде. Я знался со всеми троими до самой их смерти.
Лорд Уильям и герцогиня Лилиан поженились в зрелые годы, но это был счастливый, исполненный довольства и даже благословленный потомством союз. Они обосновались в прелестном Дипдине, близ Доркинга, и постоянно звали меня в гости. Я очень привязался к Биллу Бересфорду. Он казался воплощением всех тех качеств, которые способны заворожить любого юного кавалериста. Это был светский человек, чувствовавший себя как рыба в воде в аристократических клубах и в обществе. Много лет он состоял военным секретарем при лорде Дафферине и лорде Лансдауне, по очереди занимавших пост вице-короля Индии. Он был заядлый спортсмен, всю жизнь проведший бок о бок с лошадьми. Поло, охота на кабана с копьем, охота на крупного зверя, скачки составляли важную часть его деятельности. В бытность свою молодым офицером 12-го уланского полка Билл выиграл на пари крупную сумму денег, и вот каким образом: отобедав в Найтсбридже у королевских конногвардейцев, он отправился пешком в кавалерийские казармы в Хаунслоу, изловил там барсука, прижившегося в 10-м гусарском, и с этой ношей за спиной вернулся к ожидавшей его в Найтсбридже компании — с рекордной скоростью, если учесть расстояние! В любых состязаниях он выступал либо участником, либо азартным болельщиком. И наконец, он был боевым офицером, который прошел три или четыре войны и в отчаянном положении спас товарища от зулусских ассагаев и пуль. Его взгляды на общественную жизнь, хоть и отдавали официозом, отличались сугубой практичностью, а в вопросах морали и этикета его слово для многих было решающим.
Итак, я часто гостил в комфортном и великолепном Дипдине, без устали внимая мудрости его хозяина и сам умничая. Я всегда помню заявление Билла о невозможности новых войн между цивилизованными народами.
— Я не раз видел, — сказал он, — как государства оказывались на грани войны, и всегда их удерживал какой-нибудь случай.
В мире достаточно здравого смысла, полагал он, чтобы приличные люди допустили такой ужас. Я не считал это бесспорным, но все же на ус намотал и три-четыре раза при слухах о войне опирался на его мнение — и три-четыре раза оно оправдывалось. Так мыслили люди в Викторианскую эпоху. Но пришло время, когда мир затопили такие хляби, в каких лорд Уильям Бересфорд со товарищи ног не мочили.
В Дипдине в 1896-м я познакомился с сэром Биндоном Бладом. Этот генерал был самым надежным и опытным военачальником на индийском пограничье. С хозяином поместья он дружил всю жизнь. Домой генерал приехал сразу после взятия Малакандского перевала осенью 1895-го. В случае возобновления беспорядков на индийском пограничье именно ему предстояло возглавить боевые действия. Следовательно, ключ от будущих радостей был у него в руках. Мы сошлись. И однажды воскресным утром на солнечных лужайках Дипдина я выбил из генерала обещание: если он будет командовать еще одной экспедицией в Индию, то позволит мне ехать с ним.
В Дипдине я пережил одну пренеприятную историю. Меня пригласили на воскресный прием в честь принца Уэльского — неслыханная честь для второго лейтенанта. В числе гостей ожидался и полковник Брабазон. Я понимал, что должен показать себя с лучшей стороны: пунктуальным, скромным, выдержанным — словом, проявить именно те качества, которых мне недоставало. Надо было сесть в шестичасовой поезд на Доркинг, а я решил поехать в 7.15. Время поджимало, но только к середине пути я понял, что почти наверняка опоздаю к обеду. Поезд придет в 8.18 и еще 10 минут ехать от станции до места. Тревожа попутчика, я стал переодеваться в поезде. Поезд еле полз и еще по нескольку минут торчал на каждой станции. Причем ни единой не пропускал. Без двадцати девять мы были в Доркинге. Я выскочил из вагона, на платформе ждал растерянный лакей. Я прыгнул в коляску и по тому, как мы гнали, понял, что меня ждут серьезные неприятности. «Я незаметно прокрадусь на свое место за столом, — думал я, — а потом принесу извинения».
В Дипдине все толпились в гостиной. Оказалось, что без меня в компании было бы тринадцать человек. А как известно, в королевском семействе считалось в те дни дурной приметой садиться за трапезу чертовой дюжиной. Принц категорически отказался идти в столовую и запретил накрыть два стола вместо одного. Верный себе, он явился ровно в половине девятого. А было уже без двенадцати девять. Вообразите себе группу избранных, выдающихся представителей высшего света, стоящих с хмурыми лицами посреди просторной залы — и рядом меня, молокососа, которому оказали великую милость и честь, подняв на такую высоту. Конечно, у меня было замечательное оправдание. Как это ни странно, впоследствии оно не раз меня выручало. Я не рассчитал время! Но тут я оправдываться не стал, пробормотал извинения и отвесил поклон.
— В полку вас не учили пунктуальности, Уинстон? — сурово вопросил принц, с ехидством взглянув на полковника Брабазона, тут же побагровевшего.
Страшная была минута! Мы семью парами прошли в столовую и расселись — ровно четырнадцать персон. Примерно через четверть часа принц, по натуре редкий добряк, внес в мою душу успокоение, милостиво пошутив.
Я считаю, что непунктуальность — отвратительная черта, и всю мою жизнь старался преодолеть ее.
— Я никогда не мог понять, — несколькими годами позже сказал мне доктор Уэлдон, — чем руководствуются люди, взявшие себе за правило на каждую встречу в течение дня опаздывать на десять минут.
Я совершенно согласен с этим заявлением. Будет честно отменить одну-две встречи и дальше всюду поспевать. Но мало у кого хватает на это силы духа. А ведь не беда, если какая-нибудь одна важная шишка уйдет брюзжа ни с чем, зато девять посетителей, имеющих до вас реальную нужду, будут избавлены от необходимости томиться по десять минут в душной приемной.
