Светлана Алексиевич - У войны - не женское лицо
Была ли на войне любовь? Была! И те женщины, которых мы встретили там, прекрасные жены, верные подруги. Кто поженился на войне, это самые счастливые люди, самые счастливые пары. Вот мы тоже полюбили друг друга на фронте. Не буду отрицать, что было и другое, потому что долгая была война и много нас было на войне. Но я больше помню светлого, чистого... А это, как говорится, не для печати. В этом мы сами себе боимся признаться... Не у всех наших дочерей сложились личные судьбы. Неудачно многие замуж повыходили. И вот почему: их мамы, фронтовички, воспитали так, как они сами воспитывались на фронте, по той морали. А на фронте человек сразу был виден, какой он. И девочки их представления не имели о том, что в жизни может быть по-иному, чем в их доме. Их не предупредили о подлости, которая есть. И вот эти девочки, выходя замсуж, легко попадали в руки проходимцев, те их обманывали, потому что обмануть их ничего не стоило. Так случилось со многими детьми наших фронтовых друзей. И с нашей дочерью тоже...
- Детям мы почему-то о войне не рассказывали,-- задумывается Ольга Васильевна. - Я и орденские колодки не носила. Был случай, когда сорвала их и больше не прикалывала. Я работала директором хлебозавода. Прихожу на совещание, и начальник, тоже женщина, увидела мои колодки и при всех высказала, что ты, мол, нацепила колодки, что ты себя показываешь. У самой был трудовой орден, она его носила, а мои военные награды ей почему-то не понравились. Потом, когда мы остались одни, я все ей высказала по-морскому, ей было неудобно, но у меня-то пропала охота носить награды. И теперь не ношу. Хотя горжусь, что была на фронте, что это моя заслуга. Но после войны не сразу заговорили о фронтовиках. Внучка наша знает о нас все. она интересуется, мы ей рассказываем, ей сочинения в школе дают на эту тему. А вот детям мы не рассказывали, и они нас не расспрашивали...
Мы, фронтовики, очень благодарны журналистке Вере Ткаченко, которая первая в газете "Правда" подняла вопрос о том, что есть женщины-фронтовички, которые остались одинокими, не устроили свою жизнь и до сих пор не имеют квартир, что мы перед ними все виноваты. И тогда как-то понемножку стали на женщин-фронтовичек обращать внимание. Этим женщинам было по сорок--пятьдесят лет, а они жили в общежитиях. Им стали давать отдельные квартиры. Моя подруга... Не буду называть ее фамилии, вдруг обидится... Она была трижды ранена. Кончилась война, пошла в медицинский институт. Никого из родных у нее не было, она бедствовала, мыла полы, чтобы прокормиться. Никому не хотела говорить. что инвалид, она все документы порвала. Я спрашиваю: "Зачем ты порвала?" Она отвечает: "А кто бы меня замуж взял?" "Ну, что же,-говорю, - правильно сделала". А она плачет: "Мне бы эти бумажки теперь пригодились. Болею тяжело..."
На празднование тридцатипятилетия Победы в Севастополь было приглашено сто моряков - ветеранов Великой отечественной войны со всех флотов, в их числе - три женщины. Две из них - это мы с подругой. И адмирал флота каждой из нас поклонился, всенародно спасибо сказали руку поцеловал.
- А почему вы не рассказывали о войне своим детям?
Ольга Васильевна молчит. Говорит Саул Генрихович:
- Мы еще, наверное, тогда не понимали, не осознавали того, что сделали. Через десятки лет жизнь заставила задуматься о давно пережитом. А тогда война была слишком близко и слишком страшной, чтобы о ней вспоминать. Детей хотелось уберечь от этого ужаса.
- Забыть хотелось?
- Невозможно, даже если б хотел. У меня сестра есть. Ей семьдесят пять лет, она осталась вдовой. И двое сыновей не вернулось с войны. Один подорвался на гранате, от второго пришло письмо единственное и последнее: "Едем весело. едем на фронт. Все хорошо". И только после войны она получила справку: пропал без вести. Она даже не знает, на каком направлении, в каком месте. Надеется найти братскую могилу, а пока ходит к Вечному огню. Я ведь солдатом был, я не из нежных, о я плачу, когда думаю ней. А вы говорите забыть...
В День Победы, помнишь, Оля, как встретили мы старенькую-старенькую мать и висел у нее на шее такой же старенький плакатик: "Ищу Кульнева Томаса Владимировича, пропал без вести в 1942 году в блокадном Ленинграде". По лицу видно, что ей давно за семьдесят. Это же сколько лет она его ищет? Я бы эту фотографию показывал всем, кто говорит сегодня: мол, сколько можно вспоминать о войне... А вы говорите - забыть...
- А я хотела забыть... Я хочу забыть... - медленно, почти шепотом, словно для самой себя, выговорила Ольга Васильевна.
- Как у нее бессонница, так и знай - войну вспомнила... Я по сравнению с ней ничего не сделал для Победы, я мужчина, я был обязан. А их, девчонок, которые выдержали такую войну, их на руках носить надо. Это вам скажет любой фронтовик. Надо ли было пускать девушек на войну? Не знаю... Но они были на войне и сделали великое дело. Они. как и мы, носили кирзовые сапоги, тяжелые шинели, спали на снегу. Умирали от пуль и осколков. Запомнил, как идет Девятого мая по Ленинскому проспекту женщина и у нее на праздничном платье только одна медаль. Но медаль - "За отвагу"! Она идет и стесняется. И у меня такое чувство - подойти к ней и обнять: "Дорогая моя, тебе за твою медаль до земли поклониться надо..." Мы все в долгу перед ними...
Они запоминаются мне вдвоем, как и на фронтовых снимках.
"Телефонная трубка не стреляет..."
- Будем есть пироги. С утра хлопочу... - весело встречает меня Валентина Павловна Чудаева. И тут же предупреждает мою растерянность. Расскажу, расскажу... Еще наплачусь... Я уже ругала своих девчонок: зачем мой адрес дали? У меня с сердцем и так плохо, на таблетках сижу. Но сначала давай пироги попробуем. С черемухой... Как у нас в Сибири... - И уже кому-то другому, погромче, чтобы услышал: - Ждем корреспондента... Иди глянь, кто пришел. Голос по телефону серьезный, а сама-то девчонка. - А для меня: - Не слушай... Не слушай... Это у меня характер такой: что подумаю, то и скажу.
- Дай человеку приглядеться. А то набросилась сразу... Солдат, да и только! - доносится из кухни.
- Да что там! Своя девчонка, поймет. - Но какие-то еще сомнения остались: - Корреспонденты у вас все такие молодые? Или это мне попался? Тут же начинает успокаивать: - Это я молодой не стану, а ты старой успеешь. Успеешь... Давай проходи. У нас просто... Не обижаешься, что "ты" говорю? Еще фронтовое: "А ну, девчонки! Давай, девчонки!.." Хрусталя, видишь, не нажили... Все, что скопили с мужем, в коробочке из-подо конфет вместилось: пару орденов да медали. Лежат в серванте, потом покажу. - Проводит в комнату. - Мебель, видишь, тоже старая. Менять не хотим, привыкли. Дочка смеялась, теперь ругается. Вам, молодежи, чтобы все новое, посовременнее...
Освоиться за столом мне помогает Александра Федоровна Зенченко, комсомольский работник в блокадном Ленинграде.
