Мария Романова - Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918
Однако выразителям так называемого общественного мнения, этим людям, которые звучными лозунгами производили такое впечатление на неграмотные массы населения, – им тоже недоставало компетентности и инициативы. Они не обладали ни достаточной нравственной силой, ни опытом, необходимым для того, чтобы построить новый общественный строй. Их интеллектуальные резервы ограничивались теориями, часто превосходными, но неприменимыми в реальной жизни. Крикливое, но представляющее угрозу меньшинство быстро и легко преодолело то сопротивление, которое оказывали слабые и трусливые советники императора, и провозглашали программы социальных свобод и политических реформ, для которых страна еще не созрела.
Учредив Думу, император, казалось, ограничил свою власть, на самом же деле он сохранил в неприкосновенности большую часть привилегий. Но ни он, ни его советники не знали, как воспользоваться преимуществом полученной таким образом отсрочки. У них была власть, но они не знали, как ее применить. Император бессильно хмурился на новый либеральный орган власти, отказываясь открыто признать его и всегда считая это лишь уступкой, на которую его вынудили пойти.
Определенная терпимость усмирила дух народных представителей, пробудила чувство политической ответственности, вызвала к жизни уважение к традициям. Но постоянное и явное враждебное отношение императора производило на Думу и на народ раздражающее действие. Народ и его представители в Думе так или иначе пришли к определенному пониманию своих прав. Они видели, что на их предложения, направленные на благо страны, в принципе согласны, но, когда дело доходит до практической реализации, их душат в зародыше различными препятствиями, многие из которых создают искусственно. Таким образом, были подчеркнуты ошибки и слабости правящей власти; при всяком удобном случае престиж царской власти подвергался разрушению.
Образовывались партии всех ориентации. Из них самой, наверное, вредной для монархии были крайне правые, которые тешили императора иллюзиями.
В таких условиях сотрудничество между царем и Думой было невозможно. И с самого начала усилия, направленные на мирную либерализацию российской власти, были обречены на провал.
Внутри кремлевских стен жизнь продолжалась, как и прежде. Той зимой мы часто ходили в театр. Наши выходы туда были событием. Позади императорской ложи был большой салон, в котором можно было пить чай во время антрактов. Чашки, тарелки, столовое серебро и провизию привозили из дворца наши слуги. Обер-полицмейстер обычно пил чай вместе с нами; мы приглашали и тех наших близких друзей, которые оказались в тот день на спектакле. Кроме того, у нас было разрешение просить актеров, певцов или танцовщиков приходить к нам в ложу, но предлагать им чай мы не могли. Им приходилось стоять в течение короткой беседы, которая допускалась этикетом. Так мы познакомились со всеми выдающимися московскими актерами, которые играли в Императорском театре в то время. К сожалению, тетя так и не позволила мне посещать спектакли Московского Художественного театра, очень известного тогда.
Я часто проводила воскресенья в компании моих друзей, сестер Клейнмихель. Они жили с родителями в просторном старом доме, расположенном между двориком и садами на тихой городской улочке. Я предпочитала сама навещать их, нежели приглашать их в Николаевский дворец. Меня очень привлекала простота их семейной жизни. Графиня Клейнмихель, умная и все еще молодая женщина, была настоящим другом своих дочерей. Она подарила им счастливую теплую атмосферу и знала, как стать необходимой во всех наших затеях. Зная о том, как я одинока, она делала все, что было в силах, чтобы я почувствовала себя у них как дома. Всякий раз, когда мой визит подходил к концу и я должна была возвращаться в свой роскошный дворец, я переживала чувство подавленности и что-то похожее на зависть.
Глава 9
Помолвка
Та атмосфера таинственности, которой тетя окружала каждый свой проект, была чем-то вроде фамильной черты. Большинство моих родственников частенько делали секрет из совершенных пустяков, поэтому мы с Дмитрием приучились сами собирать для себя информацию и иногда не колеблясь прибегали к неподобающим средствам.
У моей тети была привычка разбрасывать свои письма повсюду, и я должна признаться, что мы с Дмитрием часто бросали нескромные взгляды на них и телеграммы, которые лежали раскрытыми там и сям.
Так однажды мы узнали о телеграмме, содержание которой довольно сильно напугало меня.
Она была подписана княгиней Ириной, супругой принца Генриха Прусского, сестрой моей тети. В ней говорилось, что кронпринцесса Швеции пожелала получить мои самые недавние фотоснимки; их следовало послать в Стокгольм безотлагательно.
В смятении мы посмотрели друг на друга и тут же поняли, что все это значит. Королевская семья Швеции имела очень слабые брачные связи с нашей семьей и не поддерживала родственных отношений с нами. Эта просьба могла означать только матримониальные планы.
Когда миновало первое чувство удивления, это открытие меня особенно не поразило. Я знала, что когда-нибудь мне суждено выйти замуж за иностранца. Я знала также, что, если фортуна мне вдруг улыбнется, я смогу сделать выбор по велению своего сердца. Во все времена браки принцев обсуждались заранее; меня воспитали так, что я принимала это как факт. Полагаю, фотография была послана, хотя об этом меня оповестить не посчитали нужным, и по мере того как проходило время, я почти забыла об этом.
На Пасху мы поехали в Царское Село. Как только праздники закончились, тетя объявила, что мы должны вернуться в Москву. Неотложное дело, по ее словам, требовало этого; моя просьба остаться подольше в Царском Селе не рассматривалась.
По возвращении в Москву она попросила меня не занимать вторую половину дня никакими делами и встречами, так как она ожидает к чаю гостя. Будет хорошо, добавила она, если я подумаю о подходящем платье.
В назначенное время я без особого энтузиазма спустилась в гостиную и нашла свою тетю в одиночестве. Заваривая чай, она, избегая смотреть мне в глаза, мимоходом заметила, что ее гостем является молодой принц Швеции Уильям, второй сын ее давней подруги детства наследной принцессы Швеции. Она сказала, что он путешествует инкогнито, желая посмотреть страну.
Я улыбнулась про себя. Ее заявление не пробудило во мне больше никаких эмоций, и, когда несколько минут спустя двери раскрылись и появился молодой принц, я оглядела его со спокойным любопытством.
Он имел привлекательную, даже утонченную внешность, красивые серые глаза, скрытые под густыми ресницами. Его плечи были узковаты, а рост такой, что он, казалось, стремился как-то исправить это, слегка сутулясь. Мы сидели вокруг стола, ведя вежливую беседу, в основном она шла между тетей и принцем. Так как со мной никто не заговаривал, я хранила молчание. Дмитрия не было дома. Но перед уходом из своей комнаты я оставила ему записку с просьбой прийти в гостиную, когда он вернется. Когда он наконец появился, симпатичный, в голубой матросской курточке, с растрепанными волосами, удивление его было велико. Он и принц внимательно посмотрели друг на друга и пожали руки. Разговор между моей тетей и принцем продолжился. Когда он уходил, тетя пригласила его на ужин, и приглашение было принято.
