Кристиан Дюверже - Кортес
Другим катализатором стало завоевание Кубы. В 1514 году завершилось ее «умиротворение». Испанцы основали семь городов[73] и полностью овладели всем островом Фернандина. Но истребление туземцев не давало покоя наиболее порядочным людям. Операция, осуществленная Веласкесом и Нарваесом, была чудовищным преступлением против человечества. На земле, усеянной трупами, не осталось ничего, что составляло ее душу, разум и память; испанцы не оставили камня на камне от двухтысячелетней истории. Примечательно, что Лас Касас стал решительным защитником индейцев именно в 1514 году. Брат Бартоломе в свои двадцать восемь находился при Овандо в Санто-Доминго. Обладая характерной для того времени способностью сочетать несочетаемое, Лас Касас был одновременно и пастырем, и рабовладельцем-энкомендеро. В течение двенадцати лет он безжалостно эксплуатировал индейцев в своих владениях. Вместе с Кортесом он принял участие в кубинской экспедиции 1511 года и завоевании центральной части острова, получил за заслуги землю и repartiemento индейцев на Рио Аримао возле Ксагуа (в настоящее время Сиенхуегос). Он пользовался этими благами вплоть до достопамятного воскресенья на Пасху 1514 года, когда торжественно порвал со своим прошлым, вернул энкомьенду и решил посвятить свою жизнь делу защиты индейцев.
Кортес, который в течение стольких лет получал тот же опыт, что и Лас Касас, мог также прийти к подобному решению. Не исключено, что он примкнул к новому ультракритическому фронту, олицетворением которого стал будущий епископ Чиапаса. Можно задаться вопросом, не была ли супружеская жизнь с индианкой проявлением проиндейской позиции конкистадора? Легко представить себе ярость Веласкеса, если Кортес решил таким образом открыто выражать свое несогласие с его действиями и методами. В этом плане, обязав Кортеса обвенчаться с испанкой, Веласкес рассчитывал заставить его одуматься и вернуться в свой лагерь.
И именно тогда проявился неординарный характер Кортеса. Да, он кастилец. Да, он христианин. Но почему при этом он не может также уважать культуру индейцев? Ни на йоту не отступив от своих убеждений и проявив в какой-то степени чувство дипломатического компромисса, он дал согласие на брак с Каталиной Хуарес в обмен на признание Веласкесом его дочери-метиски. Губернатор, попавший в ловушку, стал одновременно свидетелем на свадьбе и крестным отцом маленькой Каталины Кортес Писарро, дочери кубинской индианки.
Конец мираВ 1514 году, когда испанцы смогли вновь обратиться к вопросам организации кубинских владений, было принято решение перенести столицу на новое место. Веласкес обратил взор на южное побережье, менее подверженное циклонам и обладающее более мягким климатом. Там, в глубине бухты с глубоководным рейдом, в хорошо укрепленном природой месте находилось поселение тайнос, которое отвечало всем требованиям. Городок располагался на высоком холме в центре долины. На его месте возникла новая столица – Сантьяго.[74] Когда-то Колумб искал для своих Ла-Изабеллы и Санто-Доминго пустынные места, где никто никогда не жил. Теперь же спустя двадцать лет испанцы на Кубе селились на местах с доиспанским прошлым. Они приходили, конечно, бесцеремонными захватчиками, но все же в их действиях проявилась новая тенденция к преемственности. Все семь городов, «основанные» в 1514 году, выросли на месте прежних селений тайнос, в которых пришельцы довольствовались обустройством центральной площади с церковью и муниципалитетом – cabildo.
На учебном плацу в Сантьяго для Веласкеса построили дом. Каменный. Почти копию дома Кортеса в Санто-Доминго: угловой, в один этаж, с голыми, чрезмерно толстыми стенами и бойницами вместо окон. Это сооружение отличалось двумя особенностями, ставшими символическими. Внутри размещалась печь, но не для изготовления хлеба, а для переплавки золота в слитки. Богатство и власть шли рука об руку. И потом, это было, наверное, последнее средневековое здание христианского Запада. Повсюду в Европе уже господствовал новый стиль. Суровый практицизм уступил место элегантности и открытости. Новые веяния ощущались даже в Санто-Доминго: Диего Колумб выстроил себе в этом стиле дворец, который называли alcazar. Фасад выходил в город гармоничной галереей в пять сводов, которая повторялась на втором этаже в удачно выдержанных пропорциях; стойки балконных перил и украшения крыши оживляли комплекс, вызывая игру света на камне дворца. В сравнении с ним особняк губернатора Кубы выглядел символом давно минувшей старины.
Кортес, являвшийся алькальдом Сантьяго, не мог не видеть, как одновременно уходят в прошлое два противостоящих друг другу мира: исчезала цивилизация тайнос и агонизировала удушившая ее средневековая Испания. Но именно жертва Кубы вызвала эту смену эпох и последовавший за ней прорыв.
В 1515 году был отозван корыстолюбивый Диего Колумб. А 23 января следующего года, когда на престол Франции вступал Франциск I, в Мадригалехо скончался испанский король Фердинанд. Его кончина вызвала тяжелейший кризис престолонаследования, к которому мы еще вернемся. Регентом Кастилии стал кардинал Сиснерос. Зная об антильской драме, он попытался восстановить духовный порядок в Санто-Доминго, передав коллегиальное управление трем монахам-иеронимитам.[75] Стремясь привнести гуманность в управление Индиями, восьмидесятилетний регент хотел избежать борьбы за влияние между францисканцами и доминиканцами, уже утвердившимися на новых землях. Триумвират приступил к исполнению своих обязанностей в декабре 1516 года. Скоро его усилил четвертый брат. Почти в то же время, в апреле 1517 года, на Эспаньолу прибыл постоянный судья Алонсо де Зуазо, которому поручалось расследовать все спорные дела.
Как же тут не увидеть связи между этой озабоченностью проблемой индейского населения, которую первым проявил Лас Касас в 1514 году, и появлением духа Возрождения? Хотя до этого времени никто не интересовался судьбой Нового Света, который еще не скоро получит собственное имя,[76] нельзя упускать из виду поворот в общественном мнении, происшедший в 1515 году. Молниеносный захват Кубы, быстрое и безжалостное истребление тайнос заставили задуматься о законности действий испанцев, аморальности геноцида и в то же время о слабой жизнеспособности подобной колонизации.
Кортес был среди тех, кто задавался этим вопросом и разрабатывал собственную контрмодель, которая строилась на скрещении рас. Политика, проводимая Кортесом в Мексике, была продумана им уже в 1515 году и основывалась на опыте, накопленном за двенадцать лет жизни на Гаити и Кубе. Циники тут же напомнят о рабстве, эксплуатации рабочей силы и будут видеть в главнокомандующем Мексики всего лишь конкистадора, более хитрого и ловкого, чем другие, но преследовавшего те же цели личного обогащения и закабаления местного населения. Принять такую позицию значило бы пройти мимо глубокого понимания важного этапа колонизации Америки, а также не заметить одной человеческой истины: Кортес любил индейцев.
