Георгий Агабеков - Секретный террор
— Ладно, предупреди Абдурахмана.
Через час мы, по одному выйдя из чайханы точно на прогулку, прошли за кишлак. Соединившись в темноте, мы ускорили шаги и, наконец, пустились бежать. Осипов держал в руках наган, захваченный в последнюю поездку. Мы бежали и шли, шли и бежали. Сердце точно хотело лопнуть от напряжения, но мы боялись погони. Мы хотели жить. Наконец вдали послышался глухой топот конницы. Мы бросились в сторону от дороги и залегли. Проехали человек шесть кавалеристов, а за ними показался весь дивизион.
Мы вышли им навстречу. Нас радостно встретили. Дав подробные указания начальнику и комиссару дивизиона, мы двинулись дальше, а кавалерия пошла заканчивать наше дело.
На другой день получили известие, что Энвер-паша убит. Моя задача была выполнена, и я расположился на отдых в Деннау. Вечером пришло подробное донесение о произведенной операции.
Дивизион, приняв тщательные меры предосторожности, продвигался по указанному нами маршруту. На рассвете войска подошли к месту расположения штаба Энвер-паши. Чтобы отрезать отступление, один эскадрон был отправлен в обход селения.
В семь часов утра войска пошли в атаку на басмачей. Однако врасплох их застать не удалось. Началась перестрелка. Под пулеметным огнем басмачи не выдержали, дрогнули и отступили. Энвер-паша, поняв положение, приказал басмачам держаться, пока он не отойдет вместе со штабом в горы.
Вместе с тридцатью своими приближенными он помчался в противоположную от боя сторону. Расчет его не оправдался. Он наткнулся на эскадрон, посланный в обход селения. Видя себя окруженным, Энвер бросился в рукопашный бой.
Произошла короткая схватка. Штаб Энвера был изрублен шашками. Успели спастись только двое. Красноармейский отряд не знал, с кем вел бой. Лишь потом, при осмотре трупов, опознали Энвер-пашу. Ударом шашки буденовец снес ему голову и часть плеча. Рядом с обезглавленным трупом валялся Коран. Энвер, видимо, держал его в руках, когда повел свой штаб в атаку. Коран отправили в Ташкентское ОГПУ и приложили к делу об Энвер-паше.
Так сложил голову бывший военный министр Турции Энвер-паша, один из авантюристов от революции.
Я лежал на скамейке в кабинете начальника гарнизона Деннау и, подложив под голову седло, отдыхал. В углу суетился Абдурахман, заваривая традиционный чай. Он теперь богат, так как получил обещанную награду. Он уже держит себя с другими узбеками очень важно. Но мне он услуживает. Он хочет ехать со мной в Бухару, где думает открыть торговлю.
Сейчас он преданно-ласково смотрит на меня и приготавливает чай. Я также ему улыбаюсь, но вместе с тем зорко смотрю за его манипуляциями.
Не насыпал бы яду в чай. Это на Востоке случается…
Дело Энвера было прекращено и сдано в архив. Басмачество лишилось вождя и пошло на убыль. Приверженцы Энвера рассеялись по стране небольшими группами, искали убежища в Афганистане.
Успешно выполнив операцию, я вернулся в Ташкент и получил двухмесячный отпуск.
Советские власти деятельно ликвидировали остатки басмаческого движения. В районе Восточной Бухары еще держался вождь локайцев Ибрагим-бек, а в Хорезме действовал Джунаид-хан.
Один из руководителей ОГПУ по борьбе с басмачеством, Скижали Вейс, работавший затем за границей под фамилией Шмидт, рассказывал мне, как он расправлялся с басмачами. Он подсылал людей к повстанцам, поручая травить пищу басмачей цианистым калием, от чего погибали сотни людей; люди Скижали Вейса снабжали басмачей самовзрывающимися гранатами, вбивали в седла главарей отравленные гвозди и т. д. Так было уничтожено большинство руководителей басмаческого движения.
СЛУЖБА В КОНТРРАЗВЕДКЕ
В один из ближайших после отпуска дней я пошел зарегистрироваться в ОГПУ (каждый работник ОГПУ после своего откомандирования или ухода продолжает состоять на учете и должен ежемесячно регистрироваться) и встретил там своего бывшего московского начальника Стырне. Оказывается, ОГПУ в конце 1922 года приступило к организации в Туркестане контрразведывательного отдела, и Стырне был прислан из Москвы для постановки дела и руководства. Встретив меня, он пригласил вновь перейти к нему на работу. Я дал согласие и через несколько дней сидел в КРО на должности уполномоченного первого отделения контрразведки. Это было отделение по борьбе с иностранным шпионажем. Начальником отделения состоял небезызвестный Уколов, посланный затем в 1925 году в Кантон; захваченный с документами при нападении китайцев на советское консульство, он был убит китайским полицейским.
В ОГПУ имелись сведения, что английский представитель в Кашгаре Эссертон использует в разведывательных целях кашгарцев, ведущих торговлю с Туркестаном и проживающих на советской территории. Было установлено наружное наблюдение за всеми видными кашгарцами, в частности за аксакалами (старшинами). Ни наблюдение, ни перлюстрация писем никаких улик не давали. Дела пухли от маловажных сведений. Число лиц, подозреваемых в шпионаже, росло, и к моему приходу в одном только Ташкенте числилось до девятисот подозреваемых в шпионаже кашгарцев.
Как велась борьба со шпионажем, можно видеть из следующих примеров.
В январе 1923 года из Бухарского ОГПУ от Лозоватского поступило донесение о раскрытии тайной организации, вербующей людей в Бухаре, снабжающей их оружием и готовящейся к выезду в Семиречье для поднятия восстаний. Руководителями организации являются кашгарцы, действующие по инструкциям англичан. Сведения эти Лозоватский получил от индусского эмигранта Абдул-Каюма, бежавшего из Северной Индии в 1920 году вместе с Роем, вождем индусских коммунистов. Организация должна была проехать через Ташкент.
Каюма срочно вызвали в Ташкент. Он подтвердил донесение и добавил, что организация заготовила даже знамя для восстания. Через несколько дней действительно в Ташкент приехали шесть мужчин и две женщины. По указанию Каюма их арестовали и при обыске обнаружили несколько револьверов и патронов, а также какое-то расшитое полотно, которое, по-видимому, должно было служить знаменем для повстанцев.
Задержанные лица не говорили по-русски. Переводчиком был приглашен тот же Каюм. На допросах арестованные чистосердечно сознались во всем. В ожидании суда их продержали под арестом около восьми месяцев. Тем временем приехал из Памира переводчик памирского отряда Хубаншо. Он как-то встретился с арестованными и передал, что они хотят говорить со мной. В ожидании новых разоблачений я вызвал их к себе. На новом допросе неожиданно выяснилось, что никакого признания они восемь месяцев тому назад не делали, а все запротоколированные показания выдумал сам Каюм, который был и доносчиком и переводчиком. Тут же выяснилось, что оружием и «знаменем» снабдил их под благовидным предлогом тот же Каюм.
