Анри Труайя - Александр I
Для совместной работы над проектами обширных реформ Александр созывает своих лучших друзей, сверстников и единомышленников, изгнанных Павлом. Строганов, Чарторыйский, Кочубей и Новосильцев снова объединяются в дружеский кружок, теперь уже вокруг царя, а не великого князя. Перед отъездом из Дрездена, места его ссылки, Кочубей пишет графу Воронцову: «Я уезжаю, потому что считаю, что все благородные люди должны объединиться вокруг царя и приложить все силы, чтобы залечить бесчисленные раны, нанесенные его отцом отечеству… Если он захочет использовать меня, я буду служить ему в меру всех моих сил… я предпочел бы управление внутренними делами». Вернувшись в Петербург, Кочубей сообщает в письме все тому же графу Воронцову: «Все действия нашего нового государя отличаются мудростью, умеренностью и тактом, удивительными для его возраста». Александр встретил своих старых друзей по-братски. Как и царь, они совсем не знают России, не имеют опыта в государственных делах, черпают идеи из книг, принимают за образец английскую конституцию, восхищаются революционной Францией и мечтают установить в своей стране социальную справедливость и ввести гражданские права. Под председательством молодого государя, которого они называют «кроткий упрямец», они составляют тесный кружок, в шутку названный «Негласный комитет» или «Комитет общественного спасения». Сановные старцы оттеснены от царя и в насмешку называют вновь прибывших «конфидентики» Александра.
Негласный комитет не имеет официального статуса. Его собрания окружены таинственностью, быть может, заимствованной из масонских обрядов. Два или три раза в неделю члены этого маленького братства обедают во дворце у Александра и после традиционной чашки кофе пробираются с видом заговорщиков по отдаленному коридору в кабинет Его Величества. Там они клянутся в верности высоким идеалам, ведут протоколы, строчат проекты. Никакой повестки дня. Каждый развивает дорогие ему мысли, держа пламенную речь, и беседа чуть что перескакивает с одного на другое. Обсуждению подвергается все подряд: реформы, по выражению Строганова, «бесформенного здания управления империей», внешняя политика, назначения чиновников и фрейлин, злоупотребления какого-нибудь тайного полицейского агента и загадочное погребение некой испанской дамы, ставшей жертвой ночного дебоша. В пылу спора члены Негласного комитета смело опровергают точку зрения императора, и, если он упорно стоит на своем, что случается нередко, атмосфера накаляется. Строганов дает презрительную характеристику дворянству: «Дворянство у нас состоит из множества людей, сделавшихся дворянами только службою, не получивших никакого воспитания, все мысли которых заняты лишь тем, как исполнить волю императора. Это самый невежественный, самый бесчестный и самый тупоумный класс». Как-то раз Строганов так увлекается бурными дебатами, что забывает о почтительности по отношению к Его Величеству и тотчас пишет ему по-французски: «Государь, я должен принести свои извинения за ту горячность, которую внес вчера в нашу дискуссию; мне известна ваша безмерная снисходительность, но я сознаю, что поступил дурно и так, как мне вовсе не свойственно, и если вы, по вашей доброте, не осуждаете меня, то я осуждаю себя сам и признаю, что нахожу свою чрезмерную живость заслуживающей серьезного порицания». Александр, нисколько не задетый свободой выражений своего советника, отвечает ему тоже по-французски: «Мой дорогой друг, мне кажется, вы лишились рассудка! Можно ли сердиться на вас и обвинять вас за то, что является лучшим доказательством вашего интереса ко мне и вашей любви к общему благу?.. Ведя с вами спор, я отдаю должное вашим чувствам. Избавьте меня впредь от подобных объяснений, которые так не соответствуют связывающей нас дружбе. То, что не отвечает правилам поведения в обществе, уместно, когда мы одни, и самое большое доказательство дружбы, которое вы можете мне дать, это бранить меня, когда это необходимо, когда я этого заслуживаю. Прощайте, мой дорогой друг. Ваш на всю жизнь. Александр».
Еще один человек сгорает от желания участвовать в работе Негласного комитета – воспитатель Александра Лагарп, который, побыв председателем Директории Гельветической республики, считает своим долгом в такой ответственный момент находиться рядом с молодым государем и направлять его своими советами. Он пишет своему воспитаннику, что хотел бы повидать его и лично засвидетельствовать ему свою преданность. Александру ничего не остается, как пригласить его в Петербург. Швейцарец прибывает в мундире республиканской Директории, перетянутом вышитым шарфом, с саблей на боку. С момента его приезда Александр настороженно относится к этому фразеру, речи которого еще недавно наполняли его юную душу благородным волнением. Он благоразумно не допускает его на собрания Негласного комитета, продолжая уверять, что в его рабочем кабинете для него всегда найдется свободный стул. Александр сразу заметил, как странно Лагарп изменился за последние годы. Этот поборник народовластия теперь рекомендует ему преодолеть природную застенчивость и появляться при любых обстоятельствах в облике величественного суверена, с твердой поступью и орлиным взором. Смешавшись с толпой придворных, Лагарп следит за каждым движением «питомца» во время дворцовых выходов, а потом в письме излагает ему свои замечания, не упуская ни одного промаха. В такой-то день царь, пишет Лагарп, робко вошел в зал, в другой некстати покраснел, слишком поспешно обошел собравшихся, нервно держался на важном приеме, а на торжественной церемонии должен был появиться вместе с императрицей. Подытоживая общее впечатление, этот неисправимый ментор наставляет Александра: «Важнее всего для вас держаться по-царски, где бы вы ни были – в обществе, среди народа или в кругу лиц, которым доверили отдельные отрасли управления… Глава нации, присутствует ли он где-нибудь, беседует ли с кем-нибудь или действует, должен, по образному выражению Демосфена, облекаться в величие своей страны… Ваша молодость, Государь, требует, чтобы вы внимательно следили за собой… Пусть те, кого вы поставили во главе разных отраслей управления, привыкают к мысли, что они всего лишь ваши делегаты, что у вас есть право быть в курсе всех дел, быть обо всем осведомленным и что вы хотите сделать это правилом. Сохраняйте власть нераздельной». Что же до формы правления, то демократ Лагарп допускает только самодержавную власть. «Во имя вашего народа, Государь, – пишет он далее, – сохраняйте неприкосновенной власть, возложенную на вас… Не позволяйте отвращению, которое внушает вам самодержавие, сойти с этого пути. Имейте мужество удержать в своих руках власть всю целиком, безраздельно,[16] поскольку установления вашей страны предоставляют вам для этого законные основания». Впрочем, Лагарп утверждает, что всякое покушение на прерогативы императорской власти будет дурно воспринято нацией. Наконец, не возвращаясь к принципу разделения властей, который сам когда-то развивал перед своим учеником, он советует ему «держать под строгим контролем судопроизводство» и сдерживать произвол судов.
