Александр Бовин - 5 лет среди евреев и мидовцев
13 марта прилетел Кобзон. Предложил отметить освобождение “на троих”. Но мне представлялось неудобным встречаться в данной ситуации с Калмановичем. Поэтому на следующий день мы с Кобзоном отмечали “на двоих”. Кажется, “У Шмулика”. Редкий и Тель-Авиве ресторан еврейской кухни.
Через некоторое время Калманович улетел в Москву, где активно и, думаю, успешно занялся бизнесом. В марте 1995 года наведался в Израиль. Тогда я и познакомился с ним и его невестой Анастасией. Уже вернувшись в Москву, был на их свадьбе. И еще — на 50-летии Шабтая. С Кобзоном они раздружились. “Когда мы приехали в Москву, — рассказывал позже Калманович, — Кобзон открыл мне все двери. Я ему очень за это благодарен, но наши пути в бизнесе разошлись. Иногда мы встречаемся и вежливо здороваемся”. Вот такая история…
В этой истории меня больше всего поразило равнодушие официальных наших властей к участи Калмановича. Возможно, я многого не знаю. Но то, что знаю, огорчает. Ведь не у каждого калмановича есть свой кобзон. Так что же, им не на кого и не на что надеяться? Вопрос риторический.
Спокойно прошел визит Гавриила Харитоновича Попова.
Мэр был откровенен с журналистами. Израиль показался ему беднее, чем он ожидал. “Сложилось впечатление, что здесь очень сильно влияние социалистических идей в их эгалитарном, уравнительном истолковании… Элитарные тенденции иудейской религии и такие же тенденции социалистической идеологии причудливо сплелись, выразившись в решении конкретных практических задач. Например, в жилищном строительстве. Я вижу вокруг примерно одинаковые дома — это было и у нас, только на более бедном уровне.
Наконец, степень вторжения государственных структур в личную жизнь, как кажется, здесь значительно больше, чем мне представляется нужным в конце 20-го века, когда ценность человеческой независимости, самостоятельности так возросла.
Но, с другой стороны, я вижу жизнерадостный народ — это вообще национальная еврейская черта, но при жизни в других странах к ней обычно добавляется хроническая грусть, здесь же явно оптимизм преобладает…”
Не все были согласны с Поповым. “Тут невольно вспоминается, — комментировал Шай Гриншпун в газете “Права человека”, — старая хасидская притча о визите двух посланцев рабби в Одессу. Один посланец, вернувшись, рассказал, что Одесса полна синагог и иешив, а другой — что Одесса полна кабаков и борделей. Каждый нашел то, что искал. Так и наш друг, мэр Москвы. Приехав в Израиль, он продолжает искать здесь знакомые ему проблемы. А “кто ищет — тот всегда найдет”. Попов не заметил в Израиле “вилл и трущоб, безработных и миллионеров, “кабланов” и эксплуатируемых ими олим…” Какая уж тут уравниловка!
По-моему, оба правы. Израиль проектировался и создавался людьми, близкими к социалистической идеологии. Тенденция к эгалитаризму была заметна во многих сферах жизни. Киббуцы — самый яркий пример. Постепенно рыночная стихия стала размывать коллективистские, уравнительные начала. “Рука государства” уступала место “руке рынка”. Но не сразу и не везде. Что и заметил Попов. А “трущобы”, безработных и “кабланов” ему просто не показывали. С “трущобами”, правда, вообще напряженка…
МАЙ-92
Ариэль Шарон — 1948: обретение независимости — Война за независимость — Мои друзья ветераны — Русская духовная миссия — “У нас не террариум!”
Май прошел под знаком культурно-гостевых мероприятий, в щелях между которыми размещалась политика.
6 мая принял нового посла США Уильяма Хэрропа. Толковый, знающий дело человек. Прекрасно ориентируется во всех ближневосточных хитросплетениях. Оптимист, но не слишком. Достаточно откровенен. В американском посольстве около 60-ти дипломатов. Пропорционально влиянию США и их роли в мирном процессе.
Приятное воспоминание оставил обед на ферме министра строительства генерала Ариэля Шарона. Ферма специализируется на выращивании баранов. Соответственным было и меню.
В Израиле Шарон (его ласково зовут Арик) личность знаменитая.
Участвовал во всех войнах и всегда побеждал. Но не всегда побеждал в битвах с начальством. После шестидневной войны Шарон возражал против строительства так называемой “линии Бар-Лева” вдоль Суэцкого канала, считая саму концепцию таких оборонительных сооружений устаревшей и неэффективной. В результате начальник Генштаба Хаим Бар-Лев отказался продлить контракт с Шароном. “Я не мог в это поверить, — вспоминает Шарон. — Одно дело профессиональный спор, независимо от того, насколько он резок. Но заставлять меня покинуть армию в то время, когда они отчаянно нуждались в любом дельном совете, который только могли получить, даже — и особенно — если этот совет был не таким, который они хотели услышать?” Только вмешательство влиятельного министра финансов Пинхаса Сапира помогло Шарону остаться в армии.
Звездный час Шарона наступил, пожалуй, в ночь с 15 на 16 октября 1973 года. Шла война с Египтом, который неожиданно напал на Израиль и сумел добиться некоторых успехов. Обстановка была сложной. Как на фронте, так и в штабах. Разорвав клубок интриг, именуемый “войной генералов”, Шарон настоял на форсировании Суэцкого канала. “Да, это риск, — заявил он командующему Южным фронтом генералу Бар-Леву (потом был послом Израиля в России), — но ни один полководец не выиграл ни одного сражения без риска. Даже Кутузов рисковал, отдавая врагу Москву… А мы ошарашим арабов и вернем их на исходные позиции”. И ошарашил. И не только арабов.
Самое трудное время Шарон пережил, думаю, после ливанской кампании 1982 года. Он был вынужден уйти с поста министра обороны, так как его признали виновным (хотя и “косвенно”) в том, что он не смог предотвратить нападения ливанских боевиков на лагеря палестинских беженцев Сабра и Шатилла.
О Шароне-генерале я знаю по книгам и легендам. Личные впечатления относятся к Шарону-политику, Шарону-человеку. Умный, интересный собеседник, способный внятно излагать свои мысли. С чувством юмора. С широким диапазоном интересов. Корни — в России. По-русски говорит медленно, с трудом, но понимает практически все. Как и я, постоянно худеет…
Шарон-политик принадлежит, если иметь в виду мирный процесс, к крайне правому флангу. Еще в октябре 1991 года, когда я брал у Шарона интервью для “Известий”, он втолковывал мне, что прочный мир будет возможен лишь после демократизации арабских соседей Израиля. Примерно в той же тональности велась застольная беседа. Шарон доказывал, что арабы не смирились с существованием Израиля. Они сменили тактику, но стратегическая цель осталась прежней… Меня радовало, что несовпадение наших политических вкусов никак не отражалось на вкусе баранины.
