Александр II. Воспоминания - Юрьевская Екатерина
В тот момент, когда император выходил из кареты, казаки не последовали за государем, но неподвижно стояли, окружив императорскую карету и держа под уздцы своих лошадей. Для понимания предшествующей фразы добавим, что лошади казаков обучены таким образом, что остаются стоять на месте даже тогда, когда всадники их покинули. Один только казак, сидевший рядом с кучером и выполнявший обязанности выездного лакея, исполнил свой долг полностью, в согласии с данными ему раз и навсегда точными наставлениями княгини, бесконечно опасавшейся, как бы анархисты не решились покуситься на жизнь ее супруга с помощью бомбы. Вот почему она дала ему два категорических указания на случай несчастья: во-первых, чтобы карета ехала как можно быстрее, и во-вторых, в том случае, если император окажется посреди толпы, ее следовало оттеснить как можно дальше, чтобы его величество не стал жертвой выстрела из пистолета или удара кинжала.
На некотором расстоянии за императорской каретой ехало двое саней, в одних из которых находился полицмейстер, полковник Дворжицкий, а в других, задних, – капитан Кох. Едва карета императора проехала триста шагов по набережной Екатерининского канала, как послышался страшный взрыв, сопровождаемый густым облаком из снега и осколков камней, взметенных бомбой. Ужасающий взрыв этой бомбы, которую Рысаков бросил прямо под императорскую карету, разбил заднюю ось и стекла экипажа. От этого взрыва пострадали двое: один казак эскорта и проходивший мимо мальчик четырнадцати лет, несший корзину на голове. При виде раненых, распростертых на мостовой, император приказал кучеру остановиться, но тот продолжал настегивать лошадей, в соответствии с данными ему заранее категорическими указаниями; тогда государь с силой потянул за шнур, привязанный к руке кучера и не отпускал его, пока карета не остановилась.
В тот же миг полковник Дворжицкий отворил дверцу кареты и помог императору выйти из экипажа. Тот сделал несколько шагов, но оступился на левую ногу, и один из казаков поддержал его под руку. Нетвердая поступь государя в ту минуту доказывает, что он был физически потрясен взрывом, а небольшие следы крови, обнаруженные в карете после катастрофы, несомненно указывают на то, что он был легко ранен.
Побуждаемый добросердечием и волнуемый сочувствием при виде всякого страдания, Александр II направился к двум раненым; им двигал инстинктивный ужас, который возбудил в его душе вид этих двух жертв, погибших за него. Он спросил, где находится уже схваченный убийца, о чем ему и сообщили. Этим несчастным занимался капитан Кох; он пытался обезопасить Рысакова от ярости толпы, забыв в тот момент, что первейшим его долгом было сохранение жизни государя.
В тот момент, когда император направлялся к убийце, казак, сидевший рядом с кучером, спустился и последовал за ним, вспомнив о наставлениях княгини. Он взял на себя смелость сказать государю: «Ваше величество, собирается толпа; было бы благоразумней, если бы Вы не слишком к ней приближались». На что император возразил: «Это ничего, я все же хочу подойти поближе».
Встревоженный казак, замечая, что император его не слушает, приблизился к полковнику Дворжицкому, старшему по званию, и сказал ему такие слова: «Господин полковник, толпа слишком многочисленна, необходимо потеснить ее!» Не говоря ни слова, полковник сделал движение рукой, давая понять казаку, что тот вмешивается не в свое дело. Дворжицкий продолжал идти впереди государя, остановившись лишь в трех шагах от преступника. Указывая глазами на арестованного человека, Александр II спросил у капитана Коха: «Это он?» Кох ответил: «Он говорит, что его зовут Грязнов и что он из мещан». Повернувшись к убийце, император добавил: «Хорош!» Затем он повернулся к полковнику Дворжицкому и попросил его показать ему место взрыва, которое пожелал осмотреть.
Здесь следует констатировать преступную небрежность сопровождавших государя лиц, чей священный долг состоял в охране его жизни. Капитан Кох остался с Рысаковым, тогда как должен был препоручить убийцу офицерам и солдатам, которые присутствовали там в количестве, более чем достаточном, чтобы охранять его; этот самый капитан, ответственный за расстановку агентов общественной безопасности на пути следования императора, не поставил ни одного из них на этом месте; и третьим нарушением его долга было то, что он не последовал за государем. Если бы он это сделал, он мог бы высматривать в толпе подозрительные физиономии, что особым образом входило в круг его обязанностей и было для него привычным делом. Совершенно точно, что, если бы Кох в точности исполнил эту свою обязанность, то второй убийца не ускользнул бы от его наблюдательного глаза, ибо он безошибочно обратил бы внимание на надменное поведение субъекта, который, не сняв шапки с головы и прислонясь к шедшей вдоль канала решетке, стоял на узком, меньше метра шириной, тротуаре, следуя по которому император неминуемо должен был задеть его, проходя мимо. Всякий поймет, что любой благонамеренный человек посторонился бы, освобождая дорогу государю. Действуя иначе, этот человек демонстрировал вызывающую дерзость, которую ни в коем случае не должно было толковать как признак робости или смущения. Этот человек стоял, скрестив руки на груди и пряча кисти рук; такая поза должна была пробудить подозрения и недоверие, особенно у Коха, чьей особой обязанностью был розыск подозрительных лиц. Толпу же, в которой все неотрывно глядели на императора и ни о чем другом не заботились, в таких обстоятельствах нельзя ни в чем упрекнуть.
Полковника же Дворжицкого следует упрекнуть в другой небрежности: вместо того, чтобы брать на себя обязанности выездного лакея и поднимать полог саней, предлагая государю разместиться там и вернуться в Зимний дворец, что было совсем не его делом, он должен был, в соответствии с собственными обязанностями, оттеснить толпу с его прихода, каковая рекомендация и была дана ему множество раз генералом Рылеевым.
Оставив Рысакова и направившись к упомянутым саням, император был очень бледен, взгляд его выдавал сильнейшую озабоченность, и все заставляет верить, что при виде этого нового покушения на его личность мысль его силилась отыскать решение проблемы, уже стоившей ему стольких неотступных раздумий и мучительных ночных бдений. Он шел медленно и едва успел пройти два-три шага, как вдруг тот человек с дерзким и наглым лицом взмахнул руками и кинул какой-то белый предмет прямо под ноги его величеству. Это была вторая бомба. Раздался еще более ужасающий грохот. В воздух взметнулся целый столб снежной пыли и осколков, император и два десятка окружавших его людей упали. Воцарилось всеобщее смятение, за которым вскоре последовали жалобные стоны раненых, к которым примешивались крики: «На помощь!.. Задержите его!., в саду!…»
Никакое перо не в силах описать ужасное зрелище, открывшееся устрашенным взглядам, как только рассеялся дым. Среди раненых, лежавших на тротуаре и на мостовой, одни совершали напрасные усилия подняться, другие испускали жалобные стоны; некоторые пытались высвободиться из-под тел других раненых. Посреди груды снега, запятнанного кровью, различались обломки сабли, рваные лоскутья одежды и куски человеческой плоти.
Адская сила, роковой источник ужасной катастрофы, не пощадила императора! Он сидел на земле с раздробленными ногами; откинув верхнюю часть туловища назад и опираясь на решетку канала, он пытался подняться с помощью рук. Его военная фуражка с сорванным козырьком упала с головы, плащ изодран в лохмотья, раздробленные ноги обнажены и кровь лилась из них потоками; они являли взору лишь ужасающую груду размолотой плоти и раздробленных костей. Артерии были порваны, из ран обильно струилась кровь, слабость августейшей жертвы нарастала с каждой минутой и силы ее постепенно угасали. Среди раненых лежал и полковник Дворжицкий, чья жизнь была спасена лишь благодаря тому, что основная сила взрыва обрушилась на государя.
Непосредственные свидетели утверждали, что губы государя шевелились, будто он пытался говорить. Близко знавшие императора объясняют это движение губ лишь тем, что он, скорее всего, обращался с молитвой к Богу или, возможно, выражал стремление к любимой жене, которую надеялся увидеть еще раз, чтобы умереть возле той, кого так жестоко должна была поразить эта катастрофа, все ужасающие последствия которой он предвидел в тот страшный миг.
