Виктор Бакин - Владимир Высоцкий без мифов и легенд
На встрече с дипломатами Высоцкий был максимально вежлив, и они, казалось, успокоились. Но напряжение сохранялось. Дело в том, что он выезжал по частным приглашениям. А частное приглашение, по тем временам, не предполагало концертной деятельности или чтения лекций в университетах. То есть в данном случае это называлось нарушением «Правил пребывания советских граждан за рубежом». В Москву шли шифровки как по линии КГБ, так и по линии посольства, в которых излагались факты пребывания «популярной и заметной личности на Западе в достаточно нештатной ситуации». Правда текст шифровок был довольно мягким. С одной стороны, факт был вопиющий, когда человек без разрешения выездной комиссии ЦК КПСС перемещается во времени и пространстве, с другой стороны — поведение Высоцкого говорило о том, что оставаться здесь он не собирается.
Он всегда боялся, когда уезжал за границу, что однажды его не пустят обратно в Союз. Один раз ему в ОВИРе сказали: «Вы так часто ездите, может вам проще остаться...» Высоцкий был возмущен тогда. Он не мыслил себя вне России, а его как будто даже подталкивали к этому. Еще в 70-м году, когда по Москве поползли слухи об отъезде Высоцкого за границу, он писал:
Я смеюсь, умираю от смеха:
Как поверили этому бреду?!
Не волнуйтесь — я не уехал,
И не надейтесь — я не уеду!
Высоцкий прекрасно понимал, что он явление национальное, абсолютно российское. Он абсолютно искренне начинал скучать по «солоно-горько-кисло-сладкой» России и по своему месту в ней уже спустя несколько дней после приезда в Париж или в США.
Первоначально было запланировано десять концертов, но состоялось лишь восемь. Был отменен концерт в Торонто (туда Высоцкий поедет отдельно в апреле того же года). На концерт же в Балтимор Высоцкий просто не попал. Выступив в Нью-Джерси, он решил вернуться в Нью-Йорк, недооценив опасности снежных заносов. Ситуация же на дороге оказалась на следующий день такова, что машины едва двигались. К часу дня в Балтимор Высоцкий не успел и отправился прямо в Филадельфию, где выступил в тот же день вечером. Позже Высоцкий рассказывал Игорю Шевцову: «Меня хорошо принимали в Америке... Там писали, что после Есенина больше никого из русских поэтов так не принимали».
Русскоязычной аудитории выступления Высоцкого понравились. Для них был невероятен сам факт возможности этих выступлений. Старшему поколению особенно нравились военные песни, младшему — шуточные и ранние дворовые. Непривычным было для слушателей поведение певца на сцене. Высоцкий вел свои выступления по-командному — резко, жестко, без всякой любезности, повелительным жестом и голосом прекращал овации... Это была его манера поведения на сцене. Так он выступал и в Союзе. Это соответствовало содержанию его песен.
Расторопный и предприимчивый В.Шульман сразу после гастролей выпустил двойной «пиратский» альбом «Владимир Высоцкий. Нью-Йоркский концерт», и заработал на этом неплохие деньги. Запись пластинок была сделана в Бруклинском колледже 17 января, а первое объявление о выпуске пластинок появилось в «Новом русском слове» уже 18 февраля. Каждая песня в альбоме сопровождалась переводом на английском языке.
25 января, в день своего рождения, Высоцкий выступал в русском клубе в Лос-Анджелесе. Среди зрителей оказалось немало эмигрантов последней волны. И когда Высоцкий между песнями стал рассказывать о Большом Каретном, называть имена Левона Кочаряна, Андрея Тарковского, Василия Шукшина, в зале заплакали. Бывший советский режиссер Эдуард Абалов, утверждал потом, что еще никогда ему не приходилось видеть столько одновременно плачущих мужчин...
Вот что писала выходящая в Сан-Франциско эмигрантская «Русская жизнь» об этих гастролях 16 февраля 1979 года: «Вот в концертном зале Квинс-колледжа сидит генерал Григоренко и аплодирует Высоцкому, как ему аплодировал Жорес Медведев в Европе. В битком набитом просторном концертном зале действительно находились люди разных взглядов и убеждений: генерал Григоренко и советский консул в Нью-Йорке, корреспондент «Правды» и редактор власовского бюллетеня престарелый казачий есаул и помощник морского атташе в Советском посольстве. В шутку говорили, что если б не множество американских студентов, Высоцкий объединил бы всю эмиграцию от левых до правых».
В Нью-Йорке были встречи с эмигрантами и вне концертов. Высоцкий отыскал мастерскую скульптора Э.Неизвестного и встретился там с ним.
За восемь выступлений Высоцкий заработал 34 ООО долларов. Он привез много подарков друзьям и родным... Римме Тумановой подарил кожаное пальто. В.Туманов: «Я же знаю, сколько такие вещи стоят, приготовил деньги... А Володя схватил меня за руку: "Убери свои бумажки! Я за неделю в Америке заработал больше, чем за всю свою жизнь здесь"».
«МАЛЕНЬКИЕ ТРАГЕДИИ»
Михаил Швейцер, подававший заявку на съемки фильма «Маленькие трагедии» еще в 72-м году, не оставил эту благородную затею. Весь 1978 год Швейцер посвящает Пушкину...
Он переписывает сценарий для телевидения и подает новую заявку. «Маленькие трагедии» уже экранизировались по частям. Швейцер же выдвигает идею единства, единый ход действия. Но вновь отказ. Теперь мотивируют тем, что по смете, составленной Швейцером, нет денег. Но судьба оказалась благосклонна к благому делу. Председатель Гостелерадио Сергей Лапин любил Пушкина и ценил Швейцера как режиссера... Когда он узнал о сценарии, сказал: «Надо дать столько денег, сколько потребуется для этой картины».
После совместной работы с Высоцким в картине «Бегство мистера Мак-Кинли» Швейцер в роли Дон Гуана видел только Высоцкого. 11 декабря 1978 года состоялись пробы, а в феврале 79-го — утверждение на роль. Этой роли суждено было быть последней — символично, что пушкинской строкой простился Высоцкий с кинематографом.
М.Швейцер: «Приступив к работе над «Маленькими трагедиями» Пушкина, я решил, что Дон Гуана должен играть Высоцкий. Мне кажется, что Дон Гуан-Высоцкий — это тот самый Дон Гуан, который и был написан Пушкиным. Для меня важен был весь комплекс человеческих качеств Высоцкого, который должен был предстать и выразиться в этом пушкинском образе. И мне казалось, что все, чем владеет Высоцкий как человек, все это есть свойства пушкинского Дон Гуана. Он поэт, и он мужчина. Я имею в виду его, Высоцкого, бесстрашие и непоколебимость, умение и желание взглянуть в лицо опасности, его огромную, собранную в пружину волю человеческую, — все это в нем было. И в иные минуты или даже этапы жизни из него это являлось и направлялось, как острие шпаги.
