Владимир Брюханов - Происхождение и юные годы Адольфа Гитлера
В чисто моральном аспекте такая беззастенчивая торговля сплошь и рядом соседствовала с предательством, и это нисколько не должно было быть удивительным при нравах того времени, когда европейские государства не относились друг к другу как к смертельным идеологическим врагам. Вот как повествует тот же Батюшин об одном своем деловом партнере, осуждая его лишь за неосторожность и опрометчивость: «Я работал в течение четырех почти лет с одним очень ценным для нас шпионом, который показывал прямо-таки кинематографическую ловкость в смысле добывания секретных документов, и окончил однако он свою карьеру преданием его суду за предложение фотографических снимков с уже использованных нами секретных документов одному из союзников наших противников, которые давно уже были связаны между собой конвенцией об обмене сведениями по тайной разведке и контрразведке. Между тем я взял с него слово, что использованные фотографические пластинки будут им уничтожены, заработанные им очень значительные суммы денег будут помещены не под закладные домов в своем государстве, а в одном из наших банков. Над этой моей осторожностью и над снабжением его мной нашим заграничным паспортом на вымышленное, конечно, имя он только посмеивался, разражаясь нелестной аттестацией своих начальников-офицеров, которые, по его словам, настолько были недальновидны, что им и в голову не могла прийти чудовищная мысль о занятии им шпионством. Могу лишь сказать, что и мне в голову не могла прийти мысль, что такой опытный как он шпион мог сам себя ввести в пасть врагу».[1174]
Торговля велась вовсю — и Редль, разумеется, не уступал в этом остальным: отсюда и фраза, на которую мы обратили внимание, в которой Ронге возмущался запросами о деятельности Редля и источниках его финансов, обрушившимися на него и его коллег.
К сожалению, кое кто из современных авторов, вполне уяснивших, в каких масштабах происходила тогдашняя торговля секретами, смешивает разработку и кражу военных планов с чем-то вроде написания и отправки почтовой открытки: «Например, как-то раз некий российский полковник продал австрийскому военному атташе в Варшаве план наступления русских войск на Австро-Венгрию и Германию в случае войны. Документ попал прежде всего к Редлю. Он отослал настоящий план в Россию, а взамен подложил в дело фальшивый. Кроме того, «Никон Ницетас» сообщил нашей контрразведке о предателе. Когда иуда понял, что раскрыт, то немедленно застрелился».[1175] Жаль, что такая галиматья оказалась в книге, написанной в целом достаточно квалифицированно и толково.
Редль, однако, явно стал мозолить глаза своим коллегам по австрийским спецслужбам размахом своих личных расходов: они-то прекрасно понимали, откуда на это берутся средства. И это его поведение зашкалило за границы даже той весьма относительной порядочности и финансовой чистоплотности, которой все-таки должны обладать профессионалы, через чьи руки проходят никем не контролируемые (поскольку поступают из казны зарубежных стран) гигантские суммы, циркулирующие в темном мире рыцарей плаща и кинжала.
Редля, несомненно, подставили собственные коллеги — и не мы первые обратили внимание на это.
Ронге завершает рассказ о данной эпопее таким неожиданным эпизодом: «В Праге было продано с аукциона имущество Редля, среди которого было два фотографических аппарата. При обыске квартиры Редля они не были обследованы полковником Урбанским и военным следователем Форличеком.
В середине января [1914 года] пражские и венские газеты сообщили, что пластинки, найденные в этом аппарате, были проявлены учеником реального училища, в руки которого попал этот аппарат, и один из учителей реального училища представил эти пластинки командованию корпуса. Газетные заметки передавали частично неправильные сведения. Так, например, утверждали, что среди этих фотографий были снимки чрезвычайно важного приказа наследника престола пражскому командиру корпуса и начштаба. Эрцгерцог Франц Фердинанд телеграфировал военному министру, что он ожидает строгого наказания виновных.
В апреле полковнику Урбанскому дали понять, что по желанию генерального инспектора всех вооруженных сил, эрцгерцога Франца Фердинанда, он не получит дальнейшего продвижения по службе».[1176]
Но не получил дальнейшего продвижения по службе и сам наследник престола: когда в июне того же, 1914 года, он выехал на военные маневры в Боснию, то контрразведка не выделила ему никакой охраны[1177] — и он был убит сербскими террористами в Сараево 28 июня 1914 года.
Вместе с ним погибла и надежда на сохранение мира в Европе, ради которого убитый эрцгерцог отдавал столько сил.
«Не следует исключать, что когда начальнику генерального штаба Австро-венгрии Конраду, через разведывательное бюро стало известно о готовящемся покушении на эрцгерцога /…/, Конрад, видевший во Франц-Фердинанде одно из основных препятствий на пути своих экспансионистских планов, не принял соответствующих мер для предотвращения этого покушения».[1178]
Нижеследующий текст основан в основном на публикации Михаила Алексеева 1993 года.[1179] Он подводит итоги изложения общепринятой версии «дела Редля», изложенной основными участниками событий. Понятно, что при внимательном рассмотрении она вовсе не выглядит убедительной:
«Прежде всего это касается доказательств шпионской деятельности Редля, найденных в его пражской квартире. /…/
Урбанский пишет, что у Редля сохранились многочисленные неудачные снимки с секретных документов, свидетельствующие о его неопытности в фотографии. Кроме того, оба [Урбанский и Ронге] сообщают о том, что вещи покойного Редля были проданы с аукциона и некий ученик реального училища купил фотоаппарат, где осталась не проявленная фотопленка, на которой были засняты секретные документы. И это все.
Если принять сказанное на веру, то создается впечатление, что обыск проводили дилетанты, ничего не смыслящие в порученном им деле. Иначе казус с фотопленкой невозможно объяснить. Более того, никто никогда не называл ни одного конкретного документа, обнаруженного в квартире Редля, что тоже довольно странно. Также странно, что ни Урбанский, ни Ронге не приводят фотокопию письма, пришедшего на венский почтамт на имя Ницетаса, со швейцарским адресом французского капитана Ларгье, которого действительно арестовали в Женеве по подозрению в шпионаже. Поэтому закрадывается законное подозрение — существовало ли вообще это письмо?
