Руди Бенциен - Джон Леннон навсегда
Эпштейн хлопотал о выступлениях за пределами Ливерпуля. Он строго следил за тем, чтобы все сроки неукоснительно соблюдались, побуждал Джона не играть только то, к чему лежала душа в данный момент, а следовать четко составленной программе и исполнять только лучшие номера. Он приучал их к интенсивным репетициям, требовал расширения репертуара. И в то же время в музыкальные дела он никогда не вмешивался, позволяя им там делать все, что они хотели».
Я спросил Тони Шеридана: «Ты полагаешь, они с легким сердцем оставили свое бунтарство?».
ШЕРИДАН: — Определенно, нет. Но интуиция подсказала им, что Эпштейн — толковый малый и зря слов на ветер не бросает. Их честолюбие, желание забраться на самый верх славы побудило их пойти на компромиссы. Но когда они появлялись перед фанами в «Пещере» или в гамбургском «Старклабе», то опять становились мятежными парнями из Ливерпуля, жесткими рокерами… Бунтарский дух не умер, Джон Леннон всегда оставался бунтовщиком. С Полом Маккартни — другое дело, тот перестал бушевать еще в детстве. У Джона, напротив, оно было тяжелым. У него сложился другой характер, в силу которого он просто не мог подчиняться и приспосабливаться. Любому давлению он оказывал сопротивление. Шесть лет школы, сразу после того — гимназия, и всегда — униформа. Причем не только снаружи, но и внутри. Тетя хотела подтолкнуть Джона к другому делу. Но мятежность была для Леннона больше, чем внешняя поза. Был момент, когда Джон надеялся, что тетя воспримет его дело как профессию — ведь уже существовал контракт, гарантирующий очевидные доходы. Но он ошибался.
Мэри пришла к Брайану Эпштейну и пожаловалась ему на племянника, поскольку у Джона в голове, как она думала, были только пустые отговорки. Она хотела спросить Эпштейна, что может произойти, если через полгода вся затея лопнет, как мыльный пузырь. С ним-то, с Эпштейном, ничего не случится, он зажиточный человек. Но что станется с Джоном и другими ребятами?..
Брайан попытался ее успокоить: «Не создавайте себе лишних хлопот. Я гарантирую вам, что Джон никогда не пострадает от этого, я все время буду о нем заботиться».
С тетей Мэри (1964).
То, что Эпштейн оказывал Джону особое расположение, ничуть не успокоило Мэри Смит. Скорее даже напротив. Ведь до ее ушей уже дошло, что новый менеджер битлзов — гомосексуалист. Особое отношение Брайана к Джону и потом давало повод для слухов.
Брайан Эпштейн наметил новую цель.
Заключая договор с «Битлз», он одновременно основал компанию «NEMS Enterprises».
Магазины этого предприятия пользовались хорошей известностью у отделов сбыта различных фирм грамзаписи, поскольку постоянно заказывали у них большие партии пластинок. Эпштейн строил свою долговременную стратегию на отличных деловых связях фирмы отца с этими производствами. На гербовой бумаге с фирменным знаком он послал им письма, в которых просил допустить опекаемую им группу к пробным записям.
Этот план сулил успех.
Фирма «Декка» согласилась прислать в Ливерпуль своего человека, чтобы прослушать «Битлз» в привычном для них окружении.
Эпштейн, который хотел действовать наверняка, перевоплотил группу: аккуратная одежда, репертуар преимущественно из международных стандартов, только пара вещей, сочиненных Джоном и Полом, и никаких сумасшедших выходок на сцене. Такими были его указания. Когда мистер Майк Смит, посланник «Декки», прибыл в Ливерпуль, Эпштейн повел его в один из знатнейших ресторанов на Мэтью-Стрит. После изысканного ужина они проследовали в «Пещеру». Джон и его друзья нервничали. В новых костюмах они чувствовали себя скованно, но знали, как много зависело от того, какое впечатление они произведут на Смита. В тот вечер они показали свое лучшее.
Человек из «Декки», хотя и нашел их неплохими, однако и не настолько хорошими, чтобы тут же предложить им контракт. И все же они были сверхсчастливы — Смит пригласил их в новогодний день 1962 года на пробную запись в студию «Декки» в Лондоне.
С точностью до минуты, хорошо подготовленные, они появились 1 января 1962 года в Вест-Хэмстеде. Отбор репертуара сделал Эпштейн: играть полные фантазии и оригинально аранжированные стандарты. Он был уверен, что тем самым произведет впечатление и на Майка Смита. Они сыграли аранжированные Полом вещи «Till There Was You», «September In The Rain», «Sheik of Araby» и рок-версии «Three Cool Cats» и «Your Feed's Too Bug».
Всего было записано 15 песен, но только три из них принадлежали Джону и Полу: «Hello Little Girl» («Привет, девочка»), «Like Dreamers Do» («Как поступают мечтатели») и «Love of the Loved» («Любовь любимых»).
Во время записи они чувствовали себя не в своей тарелке, были взволнованы и не могли по-настоящему собраться. Они не понравились даже сами себе. Но, как ни странно, Смит сказал им, что записи хороши. Из этого Брайан Эпштейн и его опекуны заключили, что контракт столь же неплох, сколь и очевиден.
Но радоваться было преждевременно. Через несколько дней пришло ошеломившее их известие из «Декки»: «Нам не понравилось звучание. Кроме того, падает спрос на гитарные группы…» Однако истинная причина отказа осталась «за кадром». Просто в тот же день свои пробные записи сделала группа «Brian Poole and the Tremelos». Боссы из «Декки» отдали предпочтение лондонцам. Брайан Эпштейн сумел сделать так, что плохая новость не деморализовала Джона и других. Он обещал удвоить усилия, чтобы устроить их на другую фирму грамзаписи.
Он выторговал у владельца вновь созданного гамбургского «Старклаба» новые гастроли в этом городе. Не последнюю роль для поднятия духа сыграл и тот факт, что опрос 5000 молодых людей, проведенный газетой «Мерсийский бит», поставил их на первое место среди прочих ансамблей.
Договор «Битлз» на выступления в «Стар-клабе» (1962).
В апреле битлзы играли преимущественно в «Пещере», всё больше заботясь о «сервировке» собственных песен. Даже исполняя ходовые интернациональные хиты, которых требовала публика, они не просто повторяли их, а через аранжировку приспосабливали к своему неповторимому звучанию.
В Гамбург Стюарту Сатклиффу теперь уже летели не отчаянные письма, как прежде, Джон то и дело сообщал об успехах группы, описывал вечера в «Пещере». Однако то, что он получал в ответ, внушало серьезное беспокойство. Стью жаловался на жестокую головную боль, которая временами становится настолько невыносимой, что уж лучше выпрыгнуть в окно. Дважды во время лекций с ним случались обмороки. В письмах, которые иногда приходили от Астрид, картина была еще более мрачной.
Джон едва дождался новой поездки в Гамбург — чтобы повидать друга, да и в лучшем виде представить повзрослевшую группу. Перед искушенной портовой публикой, знакомой со многими знаменитыми ансамблями, ему страстно хотелось вновь испытать себя и добиться новой победы.
