Владимир Кравченко - Через три океана
О том, куда эскадра идет, никто ничего не знает. Запасы приказано взять максимальные - дней на 45. Нагрузились по самые борта. Погода, к счастью, нам очень благоприятствует.
Несколько дней спустя сомнения рассеялись: обогнув северную оконечность Мадагаскара, эскадра поднялась вверх к норду, а затем вправо к осту. Ура! Очевидно, идем воевать, а не в Джибути, как мы этого боялись.
Теперь мы находимся почти на самой середине Индийского океана, входим в так называемую "штилевую" полосу, а затем вторично пересечем экватор. Идем по хорошему.
Начались обычные случаи эскадренного плавания: растягивания, понукания, выход из строя из-за остановок машин вследствие повреждений, так что в общем ход эскадры значительно сократился: вместо девяти даем пять - восемь узлов.
Жизнь на судне теперь веселая, походная. Ежедневно много работаем по благоустройству судна в военном отношении. Очень томит зной. Груды угля постепенно исчезают с верхней палубы. Я разобрался в имеющемся у меня перевязочном материале, разбросанном по разным помещениям. Прибавилось и больных - все хирургические случаи.
Теперь дивные лунные ночи. После ужина все выползают на ют, вытаскивают лонгшэзы; большей частью ведется мирная беседа, вспоминается далекая дорогая Родина. Часто к нам запросто присоединяется и командир. Этот человек много плавал, много видел на своем веку; обладая большой наблюдательностью и юмором, он является всегда самым интересным собеседником. Эту часть дневника я пишу в командирском помещении за удобным столом. В открытый полупортик плещут волны, один шаг отделяет меня от неизмеримой морской пучины. Рядом через открытую дверь небольшого шкапика вместе со мной наслаждается чистым воздухом и ночной прохладой питон - любимец командира и мой пациент. Евгений Романович поймал его на охоте и ударом палки перебил ему позвоночник. Перелом срастается понемногу, только питон наш что-то загрустил, объявил голодовку и, не шутя, решил уморить себя.
Наверху в чане сидит небольшой крокодил - ах, какая это злая и проворная бестия, несмотря на свою кажущуюся неподвижность и меланхолию. Мы очень боимся за нашего любимого лемура Мурку, который уже возненавидел крокодила и собирается выбросить его туда же, куда и хамелеонов. Как-то раз мне пришлось слышать разговор двух матросов, укладывавшихся спать.
- Экое горе! - жалуется один другому, - и спать ложиться-то страшно: из одного угла на тебя крокодил ползет, в другом удав свернулся клубочком. Встанешь, пойдешь искать местечко побезопаснее, и со всех ног летишь на палубу, споткнувшись о черепаху (их у нас две, громадные, на них становиться обеими ногами можно). Идешь дальше: там ворчат, хрюкают лемуры, там хамелеон шипит, а пруссаки... что про них и говорить! Хуже собак накидываются, скоро всю шкуру с тебя сгрызут.
4 марта. Сегодня у нас был маленький трюк. Из лазарета крейсера "Жемчуг" через иллюминатор умудрился вылезти и выброситься за борт больной матрос (должно быть, сумасшедший) - выбросился и поплыл; суда прошли вперед - набросали буйков. "Жемчуг" дал полный ход назад, спустил вельбот; госпитальное судно "Орел", идущее позади всех, спустило на ходу две спасательные шлюпки и успело подобрать несчастного прежде, чем он пошел ко дну или сделался добычей акул, которыми кишит здесь океан.
5 марта. Погода продолжает нам благоприятствовать, штилевая полоса оправдывает свое название.
С рассветом приказано миноносцам идти на буксирах у транспортов. От непривычки заводить их буксиры стали лопаться; снова пошли остановки. Только что присоединившийся к эскадре "Иртыш", как глухой провинциал, совсем не может идти в ногу с другими, также и добровольцы {Переоборудованные во вспомогательные крейсера - пароходы Добровольного флота (Ред.).}. Вследствие сего нескончаемое количество адмиральских сигналов. Виновных в неумении держать место в строю адмирал требует к себе поближе и, как говорят, лично задает им в мегафон (большой рупор) основательную проборку.
Сегодня у нас свалился за борт индюк и феноменально быстро был спасен из лазаретного иллюминатора. Все очень обрадовались его чудесному спасению (из корыстных видов, конечно). Не захотел идти на войну один из молодых крокодилов, которого офицеры выпустили сегодня на ют для забавы. Он предпочел выскочить за борт и погибнуть в океане.
8 марта. Была первая погрузка угля. Погода благоприятствовала, океанская зыбь была очень умеренная. В шесть часов утра эскадра застопорила машины, спустила с транспортов специально железные боты с воздушными ящиками, с линейных судов барказы и паровые катера и принялись за погрузку. Работали лихо. Большие суда успели до четырех часов дня принять около 200 тонн каждое; "Аврора" приняла только 160 тонн, имея всего один паровой катер (другой нельзя было спустить из-за поломки шлюпбалки в день ухода из Носи-Бе).
Во время этой остановки стало заметно, какое огромное количество акул провожает нашу эскадру, питаясь различными отбросами; жадны они ужасно, хватают все: дощечки, паклю, у самого борта близ медной обшивки высовывают свои тупые рыла и прежде, чем схватить, тяжело перевертываются и показывают белое брюхо. Пасть огромная - голова войдет свободно, а между тем все это акулы средней величины.
Ловили мы их очень просто: на большие рыболовные крючья наживляли солонину и на прочном конце выбрасывали за борт, поплавком служили дощечки. Акулы здесь не избалованы и хватали быстро; благодаря необыкновенной прозрачности воды было ясно видно, как они, услыхав всплеск воды от брошенной приманки, тотчас же устремлялись на нее из глубины. Иногда, приличия ради, сначала только понюхает, отойдет, потом сразу перевернется, схватит и сильно тянет ко дну, да так стремительно, что если кто зазевается, то конец каната собьет с ног и увлечет за борт.
Пойманную акулу начинали тащить гуртом; целый водоворот образовывался от ударов ее хвоста; нередко уже поднятая на воздух, она мощным движением срывалась с крюка и тотчас же бросалась на ту же самую приманку. Во избежание подобных случаев приходилось в то время, пока ее тащили, сажать в голову из браунинга пули - одну за другой. Это ее не убивало, но несколько ошеломляло. В эту остановку нам попались две довольно большие. Вместе с одной из них вытащили присосавшихся к ней противных прилипал.
Одна из акул оказалась мужского пола, другая женского.
Мы констатировали невероятную их живучесть: вырезанное сердце полчаса спустя усиленно продолжало сокращаться.
Живот был вскрыт, и все содержимое выложено на палубу. В желудке самца находился череп и шейные позвонки большой птицы, масса кусков солонины и машинной пакли. Самка сравнительно была голодна: в желудке у нее оказался только один чрезвычайно интересный экземпляр морского животного: нечто вроде хризантемы из нескольких толстых лепестков, в центре которых торчал чисто попугайный клюв, принадлежавший несомненно этому моллюску Индийского океана.
