Николай Окунев - Дневник москвича. 1920–1924. Книга 2
Напечатано дополнение к декрету о. реквизициях и конфискациях. Подлежат сему, независимо от количества, платиновые, золотые и серебряные монеты, золото и платина в слитках; процентные и дивидендные бумаги, наличные кредитки (последние только в случае признания факта приобретения их для спекулятивных целей).
Допускается хранить для себя: золотые и платиновые изделия не более 18 золотников в общей сложности на одно лицо; серебра не более 3 ф., бриллиантов не более 3-х каратов, жемчуга не свыше 5 золотников. Наличными можно иметь у себя дома не более двадцатикратной минимальной тарифной ставки на одно лицо, что свыше, то принудительно вносится на текущие счета владельцев.
Будто бы французы отправили через Чехословакию два корпуса в помощь полякам.
Вчерашний день объявлен праздником. Занятий нигде не производилось. Но всем рабочим и советским служащим («а также и прочему населению Москвы») предложено было принять участие в манифестации на Красную площадь, для приветствия гостей-делегатов, съехавшихся на Второй конгресс Третьего Интернационала. Лично я в процессии своего союза не участвовал, так как был дежурным в Главводе. Но любопытно было бы пройтись. Погода чудесная, веселая; народу тьма-тьмущая (действительно любопытно, а также боязливость — во всех учреждениях комитеты заканчивали повестки словами: «присутствие обязательно, кто не с нами, тот враг революции»); на Красной площади какие-то постройки, неожиданно выросшие за 5–6 дней. Масса зелени, красной материи, разрисованных плакатов. «Василий Блаженный» превращен в какой-то ангар. Кругом него воздушные шары различных форм. Два из них я видел реющими на привязи над Красной площадью. Мы не видывали их в Москве до сего времени, а говорят, что на войне таких шаров очень много. Это не цеппелины, конечно, а все-таки форма их напоминает цеппелин. Не то колбаса, не то лягушка с поджатыми лапками. С них разбрасывалась, конечно, агит. литература. Я шел на дежурство с 9 до 10 ч., обратно с 3 до 4. Мне то и дело встречались процессии. Выучились все ходить стройными рядами; вперемежку со «штатскими» проходили войсковые части, некоторые одетые уже в однообразную новую форму, с суконными касками, имеющими сверху какой-то шпиль. Беспрестанно гремела музыка, пелся неизменный интернационал (тоже насобачились — теперь поют его твердо и не так уныло, как прежде); грохотали грузовые автомобили, украшенные зеленью и красной материей, а в них ребятишки, которые то и дело кричат и пищат «ура». Вообще, очень оживленно, шумно и грандиозно. Не знаю только, в унисон ли с конгрессом, а праздничного настроения хоть отбавляй. Самый большой процент манифестантов — дети и молодежь. Чего же им унывать: ведь лето, не работа, не служба, не ученье, а гулянье. Кому же и погулять, как не им.
Вечером (или ночью) взошла полнолицая луна, показались лучи прожекторов, кое-где вспыхивали фейерверки, — это мы видели только из своих окон, и вот все мои личные впечатления от этого праздника. Завтра выйдут газеты, тогда узнаем все подробно и преподнесем читателю все, что найдем интересным.
16/29 июля. Красной конницей взят Тарнополь. Орехов опять отбит от Врангеля.
День 27-го июля газеты называют «в полном смысле историческим». В течение шести часов сплошной колонной проходили «рабочие, работницы, солдаты, матросы, молодежь, старики, дети, — радостные, верующие, воодушевленные, спокойно самоуверенные и твердые как гранит». Не знаю, какая часть радовалась, верила, и какая угрюмая, неверящая и подневольная, но только были налицо именно такие два элемента. Многих погнала на улицу боязнь политического наблюдения, и многих — перспектива получения 0,5 фунта хлеба и одной шт. селедки. Но, как-никак, участников манифестации насчитали около 400–500 тыс.
Сегодня днем и ночью страшная духота. Ранним утром и дождь был обильным, а прохлады после себя не оставил.
Получил за время с 16 мая по 1 июня «разницу» премиального и сверхурочного вознаграждения 8.663 р. Теперь выходит, что с 16-го мая я получаю в месяц три раза по 12 т. рублей, т. е. 36 тыс. р., и несмотря на это, все не в состоянии купить папирос. Смешно повторять, но это — непреложная истина: получаю такое жалование, которого и на табак не хватает. А ну-ка мне такое жалование в 17-м году, каких бы я штук наделал! (В особняке бы жил, объедался бы, опивался, автомобиль и моторную лодку завел, курил бы только Гавану, всей семьей бы страшно франтили и, конечно, ни черта бы не делали, ибо завели бы барский штат прислуги. Ко всему этому завелось бы у меня что-нибудь вроде подагры или астмы, и стали бы лечить меня знаменитости, а потом — венки, поминки с икрой, стерляжей ухой и мадерою, и мраморный мавзолей…)
19 июля/1 августа. Юбилейный день: пошел седьмой год смертоубийственных войн. Сколько жертв, сколько мучений, сколько скорби! Вечная память погибшим, какой бы нации, каких бы убеждений они ни были! Все они боролись и гибли только потому, что судьбе угодно было, чтобы они существовали на грешной земле именно в эти роковые годы. «Они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце и никакой зной: ибо Агнец, Который среди престола, будет пасти их и водить их на живые источники вод; и отрет Бог всякую слезу с очей их» (Откр. 7, 16–17).
Красными войсками взяты Осозец, Пружаны, Белосток, и они подходят уже к Брест-Литовску, а там и до Варшавы недалеко.
На Крымском фронте упорные бои с Врангелем. Орехов переходит из рук в руки. Значит, «достанется ему на орехи», этому Орехову.
Шаляпин и Гельцер сделались поистине «солистами» их современных величеств. 28-го июля дан был в честь членов 2-го конгресса Третьего Коминтерна банкет-концерт, ну и не обошлось без участия этих солистов.
Между японцами и Дальневосточной республикой заключено перемирие.
Профессор Бехтерев производит опыты внушения на расстоянии. Должно быть, по заказу Ленина.
Л. Каменев опять выехал в Лондон вместе с тов. Милютиным.
Румыния отправила на Днестр свои войска.
Еще «сводка» о приговоренных к расстрелу за время с 23 июня по 22 июля. Всего 898 человек, из коих «за дезертирство и саморанение» 517 человек.
В особой сессии Московского совета нар. суда судили иеромонаха Донского монастыря Досифея и игуменью Гжатского монастыря Серафиму, обвиненных «в религиозных шантажах и в монархической агитации», и осудили их: монаха — на 5 лет, к принудительным работам, а монахиню — как преклонную годами — в распоряжение социального обеспечения. Но не в этом дело: я хочу записать, что на суд притащили свидетелем самого Патриарха, и достаточно поглумились над стариком, как в суде, так и в печати. Вот что пишет о нем И.А.Ш. в «Известиях»: «3а один только 1919 год от одной только продажи свечей в одной только Иверской часовне Патриарх Тихон получил на свой торговый пай около 600.000 р., не считая полученных им около 0,5 млн. р. от молебнов. Сам Патриарх Тихон, вызванный в суд в качестве свидетеля, пытался на все вопросы оправдаться шуточками. Его показания подчас возбуждали смех почти всей аудитории.»
