Иоханес Фрисснер - Преданные сражения
Ради восстановления исторической правды я, как живой свидетель, должен заявить следующее. Группа армий «Южная Украина» получала в ответ на свои неоднократные письменные и устные просьбы о своевременном отводе войск назад только отрицательные ответы Генерального штаба. Лишь 22 августа, после того как прошло три дня с начала русского наступления, соответствующее разрешение было наконец дано. Этот факт зафиксирован в журнале боевых действий группы армий.
Заявление Гудериана ни в коей мере не соответствует действительности. Факты говорят другое: в связи с опасностью крушения фронта после отказа румынских войск от дальнейшей борьбы и после того, как в нашем фронте появились бреши шириной от 20 до
30 км, был немедленно отдан приказ одним резким броском отойти за Прут. И если нашим войскам пришлось вести ожесточенные бои с русскими танковыми соединениями, прорвавшимися через бреши румынского фронта обороны, то командование группы армий в этом совершенно неповинно, поскольку оно отдало войскам предельно ясный и четкий приказ – пробиваться на запад.
Таким образом, рассказ Гудериана направлен на то, чтобы переложить ответственность за поражение с высшего руководства на командование группы армий или нижестоящие инстанции, как это практиковал Гитлер после каждой катастрофы. Гитлер и в этом случае искал виноватых. Последнее видно из того, что сразу же после крушения румынского фронта он срочно затребовал все распоряжения и приказы по группе армий, отданные в эти критические дни, в оригинале, очевидно, с целью обнаружить упущения. Однако никаких претензий как по содержанию, так и по срокам издания приказов со стороны высшего руководства предъявлено не было.
* * *21 и 22 августа я имел две встречи с Антонеску, в ходе которых мы обсудили надвигавшуюся на нас угрозу, созданную новым наступлением русских.
В первую встречу мне быстро удалось найти с ним общий язык. Оба мы были солдатами и могли не таясь, доверительно и откровенно поговорить о волновавших нас серьезных проблемах.
В ответ на мое замечание о подозрительном поведении румынских войск накануне и в первый день сражения Антонеску сказал, что и для него нежелание румынских войск сражаться было полной неожиданностью. Во время поездок на фронт у него сложилось впечатление, что у частей, сдавших свои позиции, не было причин отступать. Он полностью согласился, что румыны сражались плохо.
Однако маршал не был склонен согласиться с тем, что подлинной причиной недостаточной стойкости румынских войск являлись политические интриги. Он сказал, что румынских солдат, конечно, нельзя сравнивать с немецкими и что это прежде всего относится к офицерскому корпусу. Он, по его словам, приказал принять самые жесткие меры в отношении дезертиров и трусов и, по-видимому, сдержал свое слово. Он сам выезжал в войска и там, где это было необходимо, лично наводил порядок. Мне было известно, например, что он организовал офицерские заградительные группы для борьбы с дезертирством, которым были даны широкие права.
21 августа в присутствии наших начальников штабов мы провели совещание с подробным анализом обстановки. Сражение проходило для нас явно неблагоприятно. Тем не менее я полагал, что, как это бывало во многих кризисах на других фронтах, мне удастся в конечном счете не допустить крупного прорыва противника, не говоря уже об окружении. Для этого было нужно, чтобы союзные войска прочно удерживали свои позиции и чтобы повсюду выполнялись только мои приказы. Последняя проблема связана с известными специфическими и не всегда понятными неспециалисту трудностями, которые в общем сводятся к тому, что отсутствие полной свободы действий мешает командующему коалиционными силами и может даже поставить под вопрос наличие у него полководческого таланта.
Антонеску полностью согласился с моей оценкой обстановки по всем пунктам. Он также признал, что участок между реками Прут и Молдова является наиболее угрожаемым. Считая, что есть признаки, говорящие о намерении русских высадить морской десант на юге, он тем не менее отрицал возможность такой операции. Он сокрушался по поводу позиции, занятой Болгарией, и позволил себе прокомментировать некоторые места из речи болгарского министра-председателя [Ивана Багрянова], произнесенной за несколько дней до этого. Он оценивал эту речь как прямой выпад против Германии. А болгарский министр-председатель весьма недвусмысленно намекнул на то, что «великий славянский брат», то есть Россия, войдет в положение Болгарии и окажет ей помощь. Антонеску полагал, что, защищая военные и политические интересы Румынии, он не мог не обратить особое внимание на этот вопрос.
Политические интересы Румынии, утверждал Антонеску, требуют, чтобы Бессарабия, включая Яссы[98], удерживалась нашей группой армий. Для этого необходимо было использовать любые средства. Речь шла не только о защите житницы страны и обороне нефтепромыслов, но и прежде всего о том, что, если этот фронт рухнет, откроется свободный путь на Балканы. Он, как глава правительства, нес ответственность за каждую пядь земли, оставленную противнику. Поэтому, как он выразился, он выкачивал из румынского народа все, что можно, лишь бы удержать фронт. Когда раньше наши войска оставляли какие-то позиции в России, в этом, по словам Антонеску, не было ничего трагического. Но теперь дело обстояло иначе. Он всегда просил, чтобы Германия предоставила вооружение его армии. В его распоряжении, сказал он, все еще находится 160 батальонов обученных солдат, но у них нет оружия. А из-за этого фронт лишается необходимых резервов. Заявление Антонеску о позиции Болгарии впервые открыло мне глаза на то, какую угрозу могла создать нам соседняя «нейтральная» Болгария. Однако и здесь мы, к сожалению, опоздали. До сего времени я не получил от германского правительства никакой информации по этому вопросу. Лишь много позже, в плену, я узнал от тогдашнего румынского посланника в Берлине генерала Йона Георге, что наше Министерство иностранных дел, а значит, и германское правительство были прекрасно осведомлены о позиции, занятой Болгарией. Это еще раз показывает, сколь неблагополучным было в то время положение дел в нашем высшем руководстве.
Сразу же после обсуждения обстановки в упомянутом кругу лиц я попросил Антонеску побеседовать со мной конфиденциально, с глазу на глаз.
Я еще раз совершенно откровенно рассказал ему о непрекращающихся слухах об интригах в его стране, и в особенности в его армии. Я поделился с ним своими впечатлениями от визита в Бухарест в начале августа и открыто заявил, что после бесед с авторитетными представителями высших германских военных и политических кругов меня не покидает чувство некоторой неуверенности. Я обратил внимание Антонеску и на то, как демонстративно румынский Генеральный штаб производил замену своих высших офицеров буквально накануне русского наступления без ведома и согласия немецкого командования. Именно этим я и объяснял несостоятельность румынских войск, проявившуюся уже в самом начале наступления противника. Я призвал Антонеску разобраться в этом вопросе и вновь заверил его, что мы еще сможем преодолеть возникший кризис, если румынские войска и румынский народ непоколебимо и твердо будут стоять на нашей стороне.
