Виктор Бузинов - Десять прогулок по Васильевскому
Здесь, в литейном корпусе когда-то были отлиты самые знаменитые статуи Петербурга: Крылов – в Летнем саду, «Клодтовские кони» – на Аничковой мосту, Кутузов и Барклай-де Толли – у Казанского собора. На отливку публика собиралась, как на театральное действо. Впрочем, и самые знаменитые питерские мозаики, в частности, для Исаакиевского собора, создавались тоже здесь, на восточной окраине сада, в мастерских, построенных для Академии Федором Эппингером.
Они работают и сейчас. Иногда, когда появляется хоть небольшой заказ. А ведь здесь способны были варить смальту чуть ли не восемнадцати тысяч оттенков.
Но мы, кажется, несколько ушли в сторону. Давайте, – о самом саде. Его судьба своеобразна, но при этом несколько обделена вниманием к себе. Старейший – на Васильевском, он таится в тени знаменитого на весь мир фасада Академии художеств. Как правило, сад обходят стороной туристы, да и в краеведческих справочниках ему посвящено, в лучшем случае, несколько строчек. Внятно история сада изложена лишь в последнем издании книги В.Г. Лисовского «Академия художеств». Но это уже, так сказать, литература «для искушенных».
В последний раз я был здесь прекрасным июньским днем. Лучи солнца пробивали листву старых деревьев и высвечивали яркими пятнами зелень газона. У портика рисовальных классов толпилось множество детских колясок, а их хозяйки – юные василеостровские мадонны, встав в кружок, о чем-то болтали между собою. Говорят, что здесь, в уединении маленького сада, давно существует нечто вроде самодеятельного клуба «Молодой матери». Двое мальчишек пасовали друг другу мяч перед стеклянным павильоном бывшей мастерской батальной живописи. Здесь делались когда-то этюды с всадниками. Коней приводили в сад, ведь не будешь поднимать их по крутым лестницам в мастерские главного корпуса. Теперь батальная живопись, кажется, уже забыта…
Учеников Академии в летний день в садике не было, они приходят сюда осенью, когда начинаются занятия. Мой частый спутник в «Прогулках по Петербургу», выпускник Академии, историк архитектуры Михаил Николаевич Микишатьев вспоминал, как он на первом или втором курсе здесь, на пленэре рисовал деревья, и они не очень-то получались у него. «И вообще, – признался Микишатьев, – сад этот мы часто рисовали с третьего этажа, из окон архитектурной мастерской. С высокого горизонта деревья кажутся ровными, но зато их основания, корни, как бы подвешены на разной высоте. Очень живописно!»
И, может быть, как раз в этом старинном саду, – простите за фантазии, – под сенью живописных дерев было бы уместным создать аллею бюстов знаменитых выпускников Академии. Я говорю это потому, что два таких бюста – Ильи Репина и Василия Сурикова – неожиданно появились в соседствующем садику Академии, Румянцевском сквере. Два гения смотрят на Неву, на невские набережные, которые, вообще-то, художники эти своим талантом не жаловали. И потом у Румянцевского сквера, или Соловьевского сада, как по-прежнему называют его многие василеостровцы, – совсем иная судьба, иная аура. Он связан с Академией разве что своим соседством с ней.
Российские газеты называли Румянцевский сквер лучшим из всех петербургских скверов. Так газета «Русский инвалид» 25 июня 1867 года писала о том, что сквер этот «…достоин любой из европейских столиц. Все в нем, начиная от прекрасной решетки до последней скамейки, так хорошо, что, кажется, не остается желать ничего лучшего».
В сквер василеостровцы стали ходить с конца 1865 года, хотя последние работы в нем, в частности, пуск фонтанов, были завершены позже.
История названия этого очаровательного зеленого оазиса связана с обелиском «Румянцева – победам». Он появился почти за полвека до открытия сквера на располагавшемся здесь тогда парадном плацу Кадетского корпуса, да так и остался стоять по сию пору.
О памятнике этом, об особенностях его расположения я упоминал уже в главе «Тайны Соловьевского переулка». Подробные же сведения об его установке, оформлении, реставрациях вы можете почерпнуть из очерка Н.Н. Весниной «Румянцевский сквер» в книге «Сады и парки Ленинграда».
Соловьевским сад островитяне называли в память о сибирском золотопромышленнике, купце I гильдии С.Ф. Соловьеве, который не только жил по соседству в доме 1/3 по Второй линии, но и преподнес городу дорогой подарок, устроив на месте пыльного плаца шикарный сквер. О том, чтобы саду было дано имя Соловьева, ратовали депутаты городской думы. Член городской Управы И.П. Медведев в уже упомянутой мною книге «Описание древесных насаждений г. С.-Петербурга» делает на этот счет пояснение: «На присвоение этому саду (не скверу, а саду. – В.Б.) названия Соловьевский не последовало высочайшего соизволения, и сад наименован Румянцевским».
Таким был в начале XX века Румянцевский сквер или Соловьевский сад, как зовут его до сих пор старожилы-василеостровцы.
Был он гуще, чем теперь, но, правда, и деревья в нем были помоложе.
Если присмотреться, то в просвете между деревьями – это правая сторона снимка – видна стоящая на мраморном постаменте ваза. Ныне утраченная, как впрочем и сам постамент… (Начало 1900-х гг. Фотограф К. Булла).
Да, предпочтение было справедливо отдано графу Румянцеву-Задунайскому и памяти о его победах. Золотопромышленник же мог довольствоваться тем, что увековечил (правда, как оказалось не навсегда) свое имя в названии переулка. А между, тем, он сделал для города действительно благое дело, служа в этом смысле и сегодня примером для многих весьма богатых людей.
В 25 000 рублей серебром обошелся ему один из садов, которые, как говаривал Петербургский генерал-губернатор Игнатьев, необходимы городу «для освежения воздуха и прогулки обывателей за определенную плату». Кстати, о денежных взыманиях. Через три с небольшим года после смерти Соловьева его сестра Е.И. Переяславцева передала сад городу и с той поры вопрос о плате за вход с гуляющей там публики был исключительно в ведении городской казны.
Что же, собственно, обрел Петербург? Прежде всего, озеленённую, исключительно ухоженную территорию площадью в 1,3 гектара. Здесь по проекту архитектора Николая Николаевича Ковригина были разбиты аллеи, газоны, высажены деревья, устроены цветники, и все пространство сада обнесено прекраснейшей, отлитой на заводе Сан-Галли, чугунной оградой с тремя воротами и двумя калитками. На аллее, идущей по периметру сада, имелось восемь полукружий. «В двух полукружьях, со стороны Невы, – как свидетельствует В.И. Визе, – стоят (это в 1907 г. – В.Б.) две мраморные вазы на таких же постаментах, и металлическая, на сером гранитном фундаменте, фигура мальчика, держащего на голове раковину». Был здесь и встроенный в ограду изящный музыкальный павильон: обшитая деревом и богатым чугунным декором эстрада на высоком гранитном цоколе.
