Вячеслав Удовик - Воронцов
12 июня 1812 года французские войска переправились по трем понтонным мостам через Неман и вторглись в пределы России. Наполеону противостояли 1-я русская армия под командованием военного министра М. Б. Барклая-де-Толли и 2-я армия под командованием князя П. И. Багратиона.
Вновь рядом с М. С. Воронцовым, были его боевые товарищи — И. Ф. Паскевич и Э. Ф. Сен-При. Генерал-майор Э. Ф. Сен-При стал начальником штаба в армии П. И. Багратиона, генерал-майор И. Ф. Паскевич получил в командование 26-ю дивизию. А дежурным генералом у Багратиона был давний друг Михаила Семеновича С. Н. Марин.
В начале войны, когда русские войска вынуждены были отступать, сводно-гренадерской дивизии М. С. Воронцова было поручено поддерживать в арьергарде казаков атамана М. И. Платова и генерала И. В. Васильчикова. «Мы имели несколько стычек с неприятелем, — вспоминал Михаил Семенович, — в которых наш арьергард неизменно брал верх, а французская, польская и вестфальская кавалерия несла огромные потери в людях, утрачивая былую славу и уверенность»3. Особенно упорными были бои при Мире и при Романове. 11 июля дивизия Воронцова участвовала в сражении под Дашковым. Несмотря на отчаянное сопротивление, гренадеры уступили превосходящим силам противника. 4 августа дивизия участвовала в битве под Смоленском. 24 августа гренадеры Воронцова остановили французов у деревни Шевардино. Устроенный здесь редут трижды переходил из рук в руки. Был полностью истреблен один из французских батальонов. Но противник снова оказался сильнее, и дивизия вынуждена была отойти на главную позицию у села Бородино.
В Бородинском сражении 26 августа армия П. И. Багратиона занимала левый фланг. Гренадеров М. С. Воронцова командующий поставил на защиту Семеновских флешей. Рядом находилась 27-я дивизия генерал-майора Д. П. Неверовского. Дивизиям М. С. Воронцова и Д. П. Неверовского — 8000 человек при 50 орудиях — противостояли 7 пехотных и 8 кавалерийских французских дивизий. Их поддерживал огонь двухсот с лишним орудий. Семеновские флеши трижды подвергались атакам французов, которыми командовали маршалы Мюрат, Даву и Ней. Увидев, что один из редутов занят неприятелем, Михаил Семенович поднял батальон и повел в штыки. «Там я был ранен, а этот батальон почти уничтожен, — писал он впоследствии. — Было почти 8 часов утра, и мне выпала судьба быть первым в длинном списке генералов, выбывших из строя в этот ужасный день»4.
В Официальном извещении из русской армии от 27 августа говорилось: «Атака флешей была наисильнейшей и оборона их самой ожесточенной. Борьба за них продолжалась с 7 часов утра до 10 с беспримерным ожесточением и упорством. В этом кровавом бою во время штыковой атаки на врага был ранен генерал-майор гр. Воронцов. Главнокомандующий второй армии князь Багратион был ранен вскоре после того»5.
Михаила Семеновича увезли с поля боя на телеге с подбитым колесом и наскоро прооперировали. В обозе находилась его коляска. В ней он и добрался до Москвы.
Там он узнал, что в больницах и в частных домах лежит много раненых офицеров и солдат. Увидев у своего дома в Немецкой слободе около сотни подвод, которые прибыли сюда из Андреевского за имуществом Воронцовых: библиотеками, картинами и другими ценностями, — Михаил Семенович распорядился погрузить на них раненых офицеров и солдат и отвезти в имение. Богатства же решил оставить неприятелю. Эвакуацию раненых он поручил своим адъютантам Н. В. Арсеньеву и Д. В. Нарышкину. Кроме того, Арсеньев и Нарышкин должны были предлагать всем раненым, которые встретятся на Владимирской дороге, также направляться в Андреевское.
Михаил Семенович взял с собой и старых дворовых. Они жили на пенсию, которую получали от его отца. Не оставили врагу и около трехсот генеральских и офицерских лошадей.
Господский дом в Андреевском бьш превращен в госпиталь. Здесь жили генералы и офицеры — около 50 человек, в том числе Э. Ф. Сен-При, получивший в Бородинском сражении тяжелую контузию. Стол для генералов и офицеров бьш общим. Но любой желающий мог питаться в своей комнате.
Солдаты, более 300 человек, жили в деревне в крестьянских избах. За счет Воронцова они получали хлеб, мясо, овощи. Лечили раненых два доктора и несколько фельдшеров. Их услуги, медикаменты и перевязочные материалы оплачивались Воронцовым. Ежедневные траты достигали 800 рублей.
Слух о том, что в Андреевском устроен частный госпиталь, дошел до императрицы Елизаветы Алексеевны, супруги Александра I. Императрица попросила передать Михаилу Семеновичу, что если ему или его раненым товарищам что-нибудь понадобится, то пусть он напишет ей, и она будет рада помочь ему.
Михаил Семенович старался успокоить отца, сообщая о своем ранении. Он уверял, что рана у него пустячная, что он Уже ходит на костылях и может немного опираться на раненое левое бедро. «Ночь с 25-го на 26-е августа, проведенная нами на бивуаках, — писал он, — была очень холодная, и я был тепло одет; по счастью, шинель моя сбилась именно на том месте, в которое попала пуля, что и смягчило удар»6.
Опасаясь, что французская кавалерия может нагрянуть и в имение, Михаил Семенович посвятил несколько дней просмотру огромного архива, который собирало несколько поколении Воронцовых. Он решил держать наиболее ценные документы при себе. Видимо, во время этого просмотра Михаил Семенович познакомился с воспоминаниями своего дяди, Александра Романовича.
День в Андреевском начинался с того, что Михаил Семенович посещал своих «гостей», справлялся об их самочувствии. Обязательно спрашивал, всем ли они довольны. После обеда и вечерами беседовати, читали, слушали музыку, играли в бильярд. Главной темой разговоров была, конечно, война. Многие винили в позорном отступлении и в добровольной сдаче Москвы М. Б. Барклая-де-Толли. Вспоминали, как критиковали Барклая П. И. Багратион, А. П. Ермолов, Н. Н. Раевский, Д. В. Давыдов, М. И. Платов, И. В. Васильчиков, братья Тушины. А кое-кто даже называл военного министра изменником.
В юности и А. С. Пушкин, как другие, осуждал тактику отступления. Но много-много лет спустя он написал о Барклае-де-Толли: «Его отступление, которое ныне является ясным и необходимым действием, казалось вовсе не таковым: не только роптал народ ожесточенный и негодующий, но даже опытные воины горячо упрекали его и почти в глаза называли изменником. Барклай, не внушающий доверенности войску ему подвластному, окруженный враждою, язвимый злоречием, но убежденный в самого себя, молча идущий к сокровенной цели и уступающий власть, не успев оправдать себя перед глазами России, останется навсегда в истории высоко поэтическим лицом»7. Он посвятит Барклаю-де-Толли стихотворение «Полководец».
