Саймон Монтефиоре - Потемкин
Русско-турецкая война началась, когда русские казаки, преследуя войска Барской Конфедерации (польской партии, восставшей против-короля Станислава Августа и русского влияния в Польше), перешли польскую границу и вошли в городок Балту, формально принадлежавший туркам, и перебили там евреев и татар. Франция поддержала Порту и внушила турецкому правительству, и безного недовольному распространением русского влияния в Польше, предъявить России ультиматум с требованием вывести все войска с земель Речи Посполитой. В Стамбуле арестовали русского посла Обрескова и заключили в Семибашенный замок. Это был традиционный турецкий способ объявления войны.
Екатерина немедленно создала Государственный совет, куда включила своих главных доверенных лиц, от Никиты Панина, Григория Орлова и Кирилла Разумовского до братьев Чернышевых, чтобы координировать военные действия.
Она разрешила Потемкину то, о чем он просил. «Нашего камергера Григория Потемкина извольте определить в армии», — приказала она военному министру Захару Чернышеву.[100] Через несколько дней Потемкин, генерал-майор от кавалерии — чин, соответствовавший придворному званию камергера, — уже отправлял рапорт генерал-майору князю Александру Прозоровскому из польского городка Бар.
Перед русской армией, номинальной численностью 80 тысяч человек, стояла задача овладеть Днестром — водным путем, соединявшим Черное море с южной Польшей. Стратегической целью России был выход к Черному морю. Русские войска разделились: Потемкин служил в Первой армии под командованием генерала князя Александра Михайловича Голицына, направлявшейся к крепости Хотин. Вторая армия, под командованием генерала Петра Александровича Румянцева, защищала южные рубежи. Если первая кампания пройдет удачно, они отвоюют черноморское побережье до Прута и Дуная. А если смогут перейти Дунай и выйти в турецкую Болгарию, то оттуда рукой подать до Константинополя, столицы Османской империи.
Императрица была необыкновенно уверена в своих силах. «Войска мои [...] идут воевать против турков с такою же охотою, как на свадебный пир», — хвасталась она Вольтеру.[101]
Жизнь русских рекрутов подчас заканчивалась еще до того, как они прибывали к месту службы. Когда они уходили из дома, семьи прощались с ними как с покойниками. Рекрутов вели колоннами, иногда за тысячу верст; многие умирали, не выдержав перехода. Граф Ланжерон, француз, служивший в России в конце XVIII века, утверждал, что из рекрутов до армии доходит лишь половина, и описывал страшный палочный режим, с помощью которого их держали в повиновении. (Впрочем, порядок этот едва ли отличался от принятого в прусской армии или на британском флоте.)
Русский солдат, однако, считался «лучшим солдатом в мире, — писал Ланжерон. — Он соединяет в себе все качества солдата и героя. Он умерен, как испанец, вынослив, как богемец, исполнен национальной гордости, как англичанин и подвержен вдохновению, как француз, валлонец или венгр».[102] Фридрих Великий, испытавший на себе храбрость и выносливость русских солдат во время Семилетней войны, сравнивал их с медведями. Потемкин служил в кавалерии, прославившейся своим бесстрашием и сражавшейся бок о бок со свирепыми казаками — легкой нерегулярной конницей.
Многие в Европе полагали, что в XVIII веке война стала менее кровавой. В самом деле, Габсбурги и Бурбоны по крайней мере делали вид, что воюют, соблюдая аристократические правила военного искусства. Но иначе обстояло дело в отношениях между русскими и турками. Мусульмане-татары, а потом турки угрожали православной Руси много веков, и русские солдаты смотрели на войны с Оттоманской Портой как на крестовые походы.
В течение осени 1768 — весны 1769 года, несмотря на то, что Россия и Турция находились в состоянии войны, военные действия не открывались. В момент разрыва отношений ни та, ни другая сторона не были готовы к войне и полгода собирали силы. Потемкин прибыл в Бар как раз в тот момент, когда начались первые столкновения.
16 июня 1769 года 12-тысячная татарская конница под предводительством крымского хана, союзника турецкого султана, пересекла Днестр и атаковала лагерь Потемкина. Через пятьсот лет после Чингисхана крымские татары, прямые потомки монголов, оставались лучшими наездниками в Европе. Совершая набеги на Украину и атакуя русские войска в южной Польше, они со своими луками и стрелами производили не менее устрашающее впечатление, чем их воинственные предки. Как всякая нерегулярная армия, они были малодисциплинированны, но их действия на Украине дали Турции время собрать войско, численность которого оценивалась в 600 тысяч человек.
В своем первом сражении Потемкин отразил атаку татарской конницы и был отмечен в списке отличившихся. 19 июня он принимает участие в Каменецкой битве, а затем помогает генералу Голицыну взять Каменец. 19 июля Екатерина заказывает торжественный молебен по случаю этой победы, но скоро Голицын отступает. В августе разгневанная императрица отзывает его из армии. Есть основания предполагать, что Потемкин через Орловых участвовал в интриге против Голицына.[103] Но прежде чем приказ Екатерины достиг его, Голицын собрал свои силы и перешел Днестр.
Кавалерия генерал-майора Потемкина участвовала в военных действиях почти каждый день: он отличился 30 июня, отразил турецкие вылазки 2 и 6 июля, 14 августа он со своими кавалеристами героически сражался в Прашковской битве, а 29-го помог разбить Молдаванчи-пашу. «Необычайную отвагу и искусство проявил генерал-майор Потемкин, — писал Голицын, — прежде наша кавалерия не знала такой дисциплины и мужества».[104]
Вероятно, Екатерина с удовольствием читала эти реляции. Правда, для Голицына победы пришли слишком поздно. Тем не менее его утешили фельдмаршальским чином и шпагой с алмазами. Брат министра иностранных дел, генерал П.И. Панин принял командование Второй армией, а Первую в сентябре возглавил П.А. Румянцев. Так вступил в апогей своей карьеры один из прославленных русских генералов, который стал покровителем — а затем и соперником Потемкина.
Потемкин безгранично его уважал. 43-летний Румянцев — высокий и сухощавый, придирчивый военачальник и человек острого ума — был родным братом графини Брюс. Как и его кумир Фридрих Великий, «он никого на свете не любил и никого не уважал», но был «самым блестящим из русских генералов, одаренным необычайными способностями». Так же, как его герой, Румянцев был поборником жесточайшей дисциплины — и великолепным собеседником. «Я проводил с ним целые дни с глазу на глаз, — вспоминал Ланжерон, — и не скучал ни одной минуты». Обладатель огромного состояния, он жил «в феодальной роскоши» и очаровывал своих гостей самыми утонченными аристократическими манерами. Ходили слухи, что он побочный сын Петра Великого.[105]