Сергей Михеенков - Лидия Русланова. Душа-певица
Рассказывала разные истории и сама Русланова. Рассказывала о своём детстве, о деревне, о первых концертах, о санитарном поезде. Даже самое печальное и горькое, видя, как приуныли гости, она вдруг завершала курьёзом или неожиданной шуткой. Юмор любила и ценила его в людях.
Не шутила только об одном — о первом муже и сыне.
В последние годы говорила: вот пропадёт голос, буду со сцены читать стихи любимых поэтов и русские былины… Не дошло до стихов и былин, всю жизнь пела, голос не изменял ей до конца.
Рассказывала она всегда в лицах. Мастерски меняла голос. Мимику! А какие жесты сопровождали её интермедию! Гости от души смеялись и восхищались артистическим даром рассказчицы. «Рыдали от смеха», — вспоминал один из участников этих вечеров.
Гаркави, как уже было сказано, ввёл Русланову в артистическую среду Москвы и Ленинграда, на самый высший её уровень. С одной стороны, Русланова в эту богемную мистерию не особенно-то и стремилась. С другой…
Во всякой истории есть другая сторона.
Некоторые биографы намекают на сотрудничество Гаркави с ГПУ-НКВД-МГБ. Документов, свидетельствующих о том, что третий муж Руслановой занимался весьма распространённой в те годы общественной работой, которая порой становилась второй профессией, и довольно прибыльной, нет. Во всяком случае, они не опубликованы. Был ли он секретным сотрудником органов безопасности, нет ли? Конечно, если принять во внимание непотопляемость Гаркави во все времена, при всех правителях, то можно и призадуматься. Но, с другой стороны, нигде, ни в каких документах доносов Михаила Наумовича не обнаружено. Никого он не потопил, даже невольно не погубил. Никого напрасно не оговорил. Однако эта самая другая сторона всё же выглядывает, как шило из мешка… Когда Гаркави заболел, в клинику для привилегированных совслужащих и партийных работников не пошёл — лёг в простую больницу, главным врачом которой был его друг, надёжный человек. Хорошо знал, что всё контролируется, что именно в больнице человек, ставший пациентом, практически беспомощен. Артистка Рина Зелёная, воздавая почести умершему, сказала, что это был «замечательный артист и человек, за спиной которого мы, его коллеги, в самые трудные моменты жизни чувствовали себя спокойно». Значит, мог прикрыть? Мог. И — прикрывал.
Писатель Иосиф Прут, кажется, всё расставил на свои места: «Это был человек, который никому не сделал зла».
Глава восьмая
ФИНСКАЯ ВОЙНА
«Среди большой войны жестокой…»
Советско-финляндская война, которую в народе назовут Финской или Зимней, была проверкой прочности и Советского государства, и его Красной армии, и способностей Генштаба, и вооружения, и солдат, и генералов.
Свою проверку на прочность прошла и Русланова. И здесь, на этой «войне незнаменитой», окончательно определилось для неё многое. И её амплуа — петь для солдата, для труженика войны, ежедневно, ежечасно глядящего в глаза смерти. И её зритель. И её любовь. И судьба.
Должно быть, судьба отца, старого служаки, битого-перебитого войнами то на одной границе, то на другой, стояла перед её взором как образ самого главного действующего лица любой войны, её героя и страдальца — солдата.
Личная же её судьба — генерал Крюков — ходила рядом. Как рядом ходила она во время Гражданской войны, когда Русланова пела для солдат Южного фронта, а он, молодой командир эскадрона Отдельной кавалерийской бригады 38-й стрелковой дивизии, метался по степи, рубая «офицериков», отступающих в Крым и к Новороссийску. Ходила рядом и теперь: с февраля 1940 года полковник РККА Крюков командовал 306-м стрелковым полком 62-й стрелковой дивизии, а затем возглавил 8-ю стрелковую бригаду Ленинградского военного округа. Но ни там, ни здесь, под Ханко, они не встретились. Встреча произойдёт позже, уже совсем скоро.
Финская война оставила в русской душе много горечи. Войну начали дивизии Ленинградского военного округа. Потом пошли резервисты из Московского, Орловского и др. В Центральную Россию похоронки летели потоком. В декабре 1939 года бабы в русских деревнях как заголосили, так и лили слёзы до мая 1945 года.
Русланова пела и об этих слезах. О судьбах солдат. За что её и любили. И на фронтах, и в деревнях. В городках и столицах. За правду человеческой души, страдающей от невзгод и нашествий, за сердечную проникновенность и сострадание народному горю.
Пожалуй, наиболее точно выразил трагедию этой войны Александр Твардовский в стихотворении «Две строчки».
Из записной потёртой книжки
Две строчки о бойце-парнишке,
Что был в сороковом году
Убит в Финляндии на льду.
Лежало как-то неумело
По-детски маленькое тело.
Шинель ко льду мороз прижал,
Далёко шапка отлетела.
Казалось, мальчик не лежал,
А всё ещё бегом бежал,
Да лёд за полу придержал…
Среди большой войны жестокой,
С чего — ума не приложу,
Мне жалко той судьбы далёкой,
Как будто мёртвый, одинокий,
Как будто это я лежу,
Примёрзший, маленький, убитый
На той войне незнаменитой,
Забытый, маленький, лежу.
У этого стихотворения, как у всякой большой поэзии, огромная энергия, обращённая к каждому, и одновременно обобщение, расходящееся сильной волной, бег которой не имеет конца и захлёстывает весь народ. Образ маленького солдата, убитого большой войной и вмёрзшего в лёд, потрясает своей хрупкой беззащитностью живого, существовавшего в единственном числе, перед железным колесом общей трагедии. И этот образ был очень близок Руслановой. Она всегда несла в своих песнях-моноспектаклях печаль и радость одинокой души в человеческом море, которое пусть не всегда враждебно этой душе, но и не всегда к ней ласково.
Уже через месяц после начала боевых действий на Карельском перешейке и по всей линии соприкосновения на фронт прибыла концертная бригада Руслановой и Гаркави и начала выступления для бойцов. Чаще всего концерты проходили прямо в лесу, под открытым небом, в метель.
Для Руслановой эта война была уже третьей. Тогда она ещё не предполагала, что будет и четвёртая, самая долгая и самая страшная, и очень скоро.
За 28 дней фронтовых гастролей их группа дала 101 концерт. По три-четыре концерта в день. Побывали почти во всех армиях.
Заполярье. Жестокие морозы под 30 градусов. Леса, заваленные снегами. Замёрзшие озёра и реки. Из дивизии в дивизию перебирались то на машине, то на дрезине, то на самолёте, то на гужевом транспорте. Иногда туда, куда предстояло добраться, дороги не было, и тогда артисты становились на лыжи и шли по лыжне, проложенной разведчиками-проводниками. Чтобы не замёрзнуть и не простудиться, и передвигались, выступали в ватных армейских штанах и телогрейках.
