Павел Огурцов - Конспект
— Если Петр Трифонович встречался с Чеховым, то мысль, конечно, интересная. А что говорят об этом его дети?
Нину, Галю, папу и Федю я не спрашивал — их мнения мне были известны. Не спрашивал и маму: наговорит много, а сведет к тому, что мой дед — типичный купец-самодур из пьес Островского.
Сережа ответил так:
— Сходство очень большое. Но если Чехов и вывел твоего деда в образе Лопахина, то чем же тут гордиться? Ты уж, пожалуйста, не говори об этом в школе и, вообще, посторонним — кроме неприятностей, ничего из этого получиться не может.
Возможно, что именно из-за моих назойливых расспросов как-то раз за раздвинутым столом снова возник разговор на эту тему, но ничего нового я не услышал, кроме того, что дед любил говорить: «Если бы мой отец встал из гроба и посмотрел как его Петька...» и далее так, как сказал Лопахин после покупки вишневого сада. Спросил у Лизы:
— А дедушка видел «Вишневый сад»?
— Два раза.
— Подряд?
— Нет, в разное время. Ему пьеса нравилась, и он одобрял Лопахина.
— А о своем сходстве с ним не говорил?
— Не говорил. Раз Нина спросила его об этом, и он ответил раздраженно: «Много ты понимаешь!» Потом стал вспоминать давнюю встречу с Чеховым, говорил, что рассказывал ему разные случаи из своей жизни. Сказал, что продавал имения враздробь, а раз продал на дачи, но дачи не строил и никакого вишневого сада не покупал и не продавал.
— А бабуся видела «Вишневый сад»?
— Нет. Она в театре почти никогда не бывала. Редко-редко и только на украинских пьесах.
Обратился к Нине. Она рассказала то же, что и Лиза.
Летом 28-го года в Харькове гастролировал МХАТ. В репертуаре был и «Вишневый сад».
Никто из моих родственников, кроме Феди, «Вишневый сад» в постановке МХАТа не видел. Спектакли шли в театре с самым большим зрительным залом — в театре музыкальной комедии, но все равно купить билеты было очень трудно. На «Вишневый сад» билеты достал Федя. Пошли все, кроме бабуси. Нас с Гориком судьба Раневской и ее семьи не взволновала, но очень понравились отдельные сцены, а игра артистов так захватила, что я и думать позабыл о том, похож ли Лопахин на моего деда. А когда в финале Фирс сказал: «...Так и прошла жизнь, как будто ее и не было», у меня вдруг запершило в горле. Взглянул на Лизу — у нее дрожат губы. В полной тишине опускается занавес, и в зале слышны всхлипывания.
В воскресенье собрались у нас, сразу же вспыхнул спор, и мы с Гориком навострили уши. Начала Нина, обратившись к папе:
— Ты и теперь не считаешь, что наш отец — прообраз Лопахина?
В этом споре я услышал новые доводы за и против. Позднее я прочел в письме Чехова к Станиславскому: «При выборе актера для этой роли не надо упускать из виду, что Лопахина любила Варя, девица серьезная и религиозная; кулака бы она не полюбила...» Об этом своими словами сказала Клава, и это произвело впечатление. Помолчали. Папа обвел всех глазами и, убедившись, что бабуси среди нас нет, возразил:
— А ты уверена, что наша мама вышла замуж по любви? Вспомни, когда это было. Очень возможно, что ее просто сосватали.
— Не знаю, как она вышла замуж, — ответила Клава, — но отца она любила, по-моему, это бесспорно. Разве ты в этом сомневаешься?
Снова помолчали.
— А найдет ли кто-нибудь из нас хоть одну черту Лопахина, которой не было бы у отца? — спросила Клава.
— Это пожалуйста! Только подождите, — сказал папа, пошел в дом и вернулся с томом Чехова, в который заложил палец. — Вот послушайте, что говорит Лопахин: «Я вот в белой жилетке, в желтых башмаках. Со свиным рылом в калашный ряд... Только вот что богатый, денег много, а ежели подумать и разобраться, то мужик мужиком. Читал вот книжку и ничего не понял. Читал и заснул». Разве это похоже на отца?
— А разве ты знаешь каким был отец, когда встретился с Чеховым? — Мы его знали уже другим, более культурным, когда он и читать любил, и в театр ходил.
— Вряд ли бы он стал читать позднее, если не читал раньше.
— Ну, Гриша, это не довод, — включился в спор Сережа. — Он мог пристраститься к чтению и позднее. Что ж ты думаешь, — люди никогда не меняются?
— И ходит Лопахин, как папа ходил, — сказала Нина, — размахивая руками.
— Положим, это артист так ходит, а не Лопахин, — сказал Сережа.
В этом театре, — сказал Федя, — артисты даже ходят так, как хочет режиссер. А Чехов писал Станиславскому, что Лопахин размахивает руками.
— Как это Чехов в поезде мог увидеть, как ходит отец? — спросил папа.
— Он мог увидеть в Харькове, когда папа шел по перрону, — сказала Галя.
— Ага! С чемоданами в руках.
— А вещи нес носильщик, — вставила Нина.
— Вот в этом не уверен.
— Ну, это, в конце концов, мелочь, — сказала Галя. — А вот то, что Лопахин говорил как папа: «Если бы мой отец встал из гроба...»
— А эту фразу не отец придумал и не Чехов, она была расхожей: так говорили те, кто из низов выбился в люди, — сказал папа. — Я думаю, что Лопахин ни с кого не списан, это образ собирательный, и не Лопахин похож на отца, а отец на Лопахина.
— Так-то оно так, — сказал Сережа, — и все-таки уж очень большое сходство. Не исключаю, что какие-то черты Петра Трифоновича Чехов перенес на Лопахина.
Что-то начала говорить Клава, но меня позвала бабуся помочь накрыть на стол. Поднялся со мной и Горик, но я ему сказал:
— Сиди и слушай!
Обедали на веранде, но разговор шел уже на другие темы. После обеда я спросил Горика: чем окончился спор?
— Ничем. Федя рассказал смешной анекдот, и все смеялись.
20.
В 28-м году окончил школу. К выпуску школа приготовила сюрприз — сборник наших стихотворений, и в нем было несколько моих. Позднее я читал, что вид впервые отпечатанного в типографии собственного произведения сильно волнует. Никакого волнения я не испытал, может быть потому, что не переоценивал свои стихи и, хотя еще не определился с будущей специальностью, но поэтом или писателем быть не собирался. Сборник видеть было приятно, но не очень: примешивалось чувство неловкости, будто мне досталось какое-то незаслуженное поощрение. Дома никакого отклика на сборник я не услыхал, и это меня нисколько не огорчило. Вскоре я о нем и вовсе забыл.
После окончания школы наша группа несколько дней держалась вместе: ездили в парк, в зоопарк и за город купаться. На каждую поездку я получал 50 копеек — хватало на проезд и питание, включая мороженое и конфеты. Один вечер провели у нас дома с угощением на веранде. Во дворе играли в горелки, а папа нарезал девочкам букеты. В заключение наших встреч пошли в обсерваторию. Не помню, что нам показывал в телескоп и рассказывал Барабашов, впоследствии — выдающийся астроном, но под впечатлением увиденного и услышанного мы долго сидели на Университетской горке, на такой длинной скамье, что все на ней уместились. Перед нами расстилалась часть города с прямой улицей Свердлова, вбегающей вдали на Холодную гору. Казалось — паришь в небе под яркой луной, а под нами — вся земля и все дороги на ней, распирает беспричинная радость, переполнен надеждами и уверенностью в том, что все самое лучшее впереди. И вдруг впервые пришло ощущение: я уже взрослый.
