Клара Лучко - Я - счастливый человек
Баба Киля
Жизнь моих родителей — Анны Ивановны Сироты и Степана Григорьевича Лучко — была посвящена делу, которому они были преданы смолоду Долг и судьба бросали их по малым городам и весям — туда, где нужно было организовать колхоз или вытащить отстающий совхоз. Они были районщиками, теми, кто всегда находился в гуще дел, поднимал людей и вел их за собой. Их жизнь была нелегкой, но они так не считали, они свято верили в то, что строят новую жизнь.
Кстати, моя мама очень хорошо пела. У нее был сильный голос. Однажды она пела вместе с Иваном Семеновичем Козловским, ведь он же наш земляк. После Гражданской войны — а мама моя воевала — она организовала театр, который разъезжал от села к селу и представлял пьесы украинских классиков…
Родители редко бывали дома, и меня воспитывала мамина сестра, которую мы все называли баба Киля.
Ее семья была самая бедная в селе Старые Санжары, что на Полтавщине. Кстати, и фамилия была знаковая — Сирота. Баба Киля нигде не училась, с детства была отдана в люди. Потом она пошла на работу, варила варенье и очень гордилась тем, что числилась в «ударницах».
Ей советовали пойти учиться. Но тут родилась я. И баба Киля решила, что будет меня воспитывать.
Ее жизнь прошла в нашей семье. Сначала она воспитывала меня, потом мою дочь Оксану. Только на несколько лет она вернулась из Москвы в Полтаву. Это случилось, когда умерла моя мама и отец остался один. А когда умер отец, баба Киля вновь приехала в Москву. Полтавский домик, построенный отцом, был продан, а под Москвой мы купили дачу, потому что баба Киля любила работать на земле. Она привезла с собой домашние украинские коврики и старую швейную машинку «Зингер». Тогда‑то у нас на даче появились две грядки овощей, две грядки клубники да еще два десятка кустов смородины. Она любила возиться с цветами, посадила розы, гортензии, флоксы и лилии.
В детстве она всегда меня называла «дытына». Если с кем- либо из соседей ругалась или грубо разговаривала, то тотчас обращалась ко мне:
— Ото мени можно, а тоби — ни.
Вот и все воспитание.
Каждый день строго допрашивала:
— Урокы зробыла? Иды пойижь карасика з картошкой. Я пожарыла як ты любышь.
После войны наша семья вернулась из Джамбула в Полтаву. Папе дали участок земли, и нужно было построить дом — дом, в котором мы жили, немцы разбомбили. Денег было мало, и баба Киля выращивала поросят, чтобы продать мясо на рынке.
Однажды она пришла в сарай покормить поросят и удивилась:
— Як однэ порося рые носом яму, дывится на мене и хрюкае. Я глянула, а там щось блыстыть. Я дывлюсь, а то якыйсь царский орден — в весь из золота!
Баба Киля хотела дождаться, когда я приеду на каникулы, чтобы показать орден. Но очень нужны были деньги на постройку дома, и папе пришлось отнести орден в музей — ему заплатили 25 рублей.
Потом порося вырыло еще тоненькое золотое кольцо.
…Если баба Киля кормила кур, то обязательно петушок сидел у нее на голове…
У меня родилась дочь Оксана, баба Киля приехала к нам в Москву. Мы снимали комнату в коммунальной квартире, где жили пять семей. Всего в нашей квартире было девять детей. Когда баба Киля варила борщ, она не уходила из кухни, потому что видела однажды, как соседка достала мясо из нашего борща, поварила в своей кастрюле и обратно нам положила.
Потом мы переехали в отдельную квартиру. Квартира ей понравилась. И все же она чувствовала себя очень одиноко в столице.
— Ну шо это за ваша Москва. Не знаешь, хто жыве рядом, даже соли ни у кого попросыть.
Однажды я пришла домой, открываю дверь, а баба Киля сидит с каким‑то мужичком и угощает его чаем. Я спрашиваю:
— Кто это?
А она:
— Та це ж вин из Полтавы.
Из разговора выяснилось, что гость только что вышел из тюрьмы. У меня он очень вежливо попросил дать ему нижнее белье — он хочет пойти в баню, — а заодно и немного денег. Я быстро собрала ему все, что он просил.
Когда наш гость «из Полтавы» ушел, я говорю:
— Ну как ты могла его впустить?
— Так вин же сыдив в тюрми в Полтави. Ничего такого вин не собырався зробыты. Мы просто побалакалы про Полтаву. Ото в вашей Москви вси всёго боятся.
Мои знакомые и друзья очень любили с ней разговаривать по телефону. Она всегда охотно рассказывала, куда я пошла, какое у меня настроение, что она очень беспокоится, и просила:
— Вы посовитуйте, як лучше для ней, бо вона сама не знае, чого хоче.
Я уехала на концерты, а у нее разболелся живот, и пришлось вызвать «скорую помощь».
Отвезли ее в больницу на Пироговке. Заполнили карточку на фамилию Лучко. Дежурил в приемном отделении молодой хирург — грузин. Он спросил у медсестры:
— Кого это повезли на каталке?
Медсестра говорит, что привезли Лучко.
Хирург через две ступеньки взбежал на второй этаж, догнал каталку и спрашивает: а где Лучко?
— Да вот, — отвечает санитар.
Перед хирургом лежала маленькая, свернувшаяся от боли в клубочек баба Киля.
Наступила пауза, после чего все дружно рассмеялись.
Как‑то вечером я приехала домой после съемки. Дверь мне открыла баба Киля. Взяла меня за руку, отвела в спальню, закрыла дверь и тихо сказала:
— У тэбэ е дочка!
Я засмеялась.
— Конечно, есть. Оксана.
— Та не, друга!
— Откуда ей взяться, этой дочке? Ты же все время с нами живешь.
— Ты ее виддала в детский дом, як вона була ще мала. На, читай пысьмо!
Я читаю письмо. Какая‑то женщина пишет, что очень похожа на меня. И все у нее спрашивают: не дочка ли она моя?
Эта женщина выросла в детском доме в Кременчуге, всегда считала, что она моя дочь.
— Мне же было восемь месяцев, когда мы жили в Кременчуге.
— Та я знаю, но вона же пыше, що дочка. А що будемо робыти, як вона прийиде? Як ты докажешь? Вона пыше, що похожа. — Баба Киля осторожно сложила письмо и сказала: — Може ще пригодыться.
Довольно часто к нам привозили внука Сашу на выходные. У бабы Кили болели ноги, поэтому она редко выходила на улицу. Саша, тогда ему было лет шесть, спросил:
— Хочешь погулять по улице?
— Та я ж погано хожу.
— Ничего, я тебе помогу.
Он осторожно вывел ее на улицу. Прохожие наблюдали трогательную картину, как баба Киля, еле передвигая ноги и опираясь на маленького худенького мальчика, гуляет перед домом.
Ей становилось все хуже, и пришлось положить ее в больницу в неврологическое отделение. Это отделение занимало маленький флигель, принадлежавший Четвертому главному управлению, «кремлевке». С каждым днем она слабела и как- то тихо мне сказала:
— Кларуся, я уже покотилась вныз.
